Башня у моря

– Я хороший управляющий, – напрямик напомнил он. – И это не притворство.

– Верно. Это не просто притворство. Это ложь. С разрешения моей матери вы уже некоторое время засовываете руку в мой карман, и если я захочу, то обращусь в Канцлерский суд, чтобы они лишили мать права попечительства. И тогда мои дяди уволят вас.

– Валяй! – бросил он. – Мой старый дом отстроен, и ты не вправе распоряжаться им по своему желанию. Я перееду туда и буду жить не тужить. Я всегда был хорошим фермером, и нет никаких оснований сомневаться, что твоя мать переедет туда со мной. Я позабочусь, чтобы ей было удобно, и она будет рядом с Кашельмарой и сможет каждый день видеть детей.

Теперь было понятно, как он выиграл в покер часы. Меня охватила паника, но я изо всех сил держал себя в руках.

– Послушайте, мистер Драммонд, – рассудительно заговорил я, – вы прекрасно знаете, что моя мать настолько не унизит ни себя, ни детей. Ее нынешнее унижение и без того достаточно тяжело. Если вы будете опозорены, она оставит вас.

– А вот тут ты ошибаешься. – Драммонд наконец улыбнулся. – Она меня никогда не оставит.

Ужас состоял в том, что я знал: он прав. Я смотрел на него, моя спина горела от побоев, ссадина на руке пульсировала. К своему ужасу, я вдруг обнаружил, что мне больше нечего сказать.

Он отошел от стола, словно давая понять, что разговор закончен.

– И потом, ни один судья не лишит ее попечительских прав, – заявил он, небрежно попыхивая сигарой и отмахиваясь от моих угроз. – Признаю, она была щедра со мной, но не потратила ни пенса против закона. Понимаешь, твоя мать знает, как вести бухгалтерские книги, и можешь не сомневаться: никто не сможет доказать, что она виновата в плохом управлении.

Поражение смотрело мне в лицо, но я отказывался видеть его. Никогда в жизни я так не хотел одержать победу, и неожиданно безмерность моего отчаяния столкнула меня в такую бездну ненависти, что у меня не осталось никаких эмоций, даже страха. Одна мысль, поначалу не более чем зернышко наития, но вскоре выросшее в огромную волнующуюся тучу абсолютной уверенности, обуяла меня, и мне вдруг стало казаться, что моя голова расколется от этой мучительной мысли.

Я услышал собственный сдержанный голос:

– Возможно, вы правы. Возможно, мне не доказать, что моя мать виновата в плохом управлении. Но думаю, мне удастся доказать, что она виновна в убийстве.

Сигара выпала из его пальцев. Он походя загасил ее о стол и повернулся ко мне. Над камином тихо потикивали часы-автоматон, отсчитывая время до того момента, когда я заговорил снова.

– Мы, конечно, оба знаем, что моя мать не убийца, но она приходила к отцу как раз перед тем, как ему стало плохо, и, если бы обнаружилось, что отец умер не от болезни печени, ее положение стало бы крайне затруднительным.

Драммонд ровным, твердым голосом ответил:

– Твой отец умер от пьянства. Никакого убийства не было. Он умер естественной смертью.

– Я рад, что вы в этом уверены. В таком случае вы не будете возражать, если я напишу Государственному секретарю в Дублин и попрошу эксгумировать тело моего отца для проведения вскрытия.

Драммонд растер сигару в порошок о поднос, взял бутылку виски.

– Ты сошел с ума. – Он не глядел на меня. – Не будь ты таким идиотом.

– Вы все очень хорошо устроили. Поначалу я думал, поездка матери в Клонах-корт – случайность; она поехала туда, а вы ничего об этом не знали. Теперь же понимаю, что это никакая не случайность. Вы отпустили ее, чтобы она послужила для вас щитом. Вы понимали, что, если потом возникнут какие-то подозрения, семья постарается все прикрыть, чтобы защитить ее. Это был умный блеф, вполне достойный вашего таланта любителя покера, но теперь с этим покончено, потому что я собираюсь назвать вещи своими именами и вывести вас на чистую воду.

– Ты не сделаешь ничего, что может повредить твоей матери, – проговорил он, наливая себе еще виски.

– В обычных обстоятельствах не сделал бы. Но сейчас обстоятельства необычные, мистер Драммонд. Если мне приходится выбирать между моей матерью и Керри, я выбираю Керри. – (Он ничего не ответил.) – И я делаю этот выбор сейчас. Добейтесь разрешения моей матери на свадьбу – и я оставлю вас и ее в покое. Встанете на моем пути – и через месяц будете давать показания коронеру в присутствии присяжных. Вам решать.

Он одним глотком выпил виски. Пока Драммонд обдумывал ситуацию, я счел благоразумным добавить:

– Я уже отправил письмо мистеру Ратбону в Лондон и вложил в него второе письмо. Оно будет вскрыто только в случае моей смерти. Полагаю, это разумно – оставить мои подозрения на бумаге и написать требование провести вскрытие. Уверен, что в сложившихся обстоятельствах вы понимаете, почему я так поступил.

Я закончил. Он хранил молчание. Его стакан опустел, сигара лежала искалеченной горкой, лицо оставалось непроницаемо-спокойным.

– Так вы мне поможете, мистер Драммонд? – спросил я.

Он обошел стол и сел. Двигался медленно, словно испытал облегчение, освободив ноги от тяжести. Наконец проворчал, не глядя на меня: