Вскоре мы отправились в Швейцарию, которая больше полюбилась Керри, но я оставался преданным Франции, даже когда мы поехали на юг – в Венецию, во Флоренцию и в Рим. Италия понравилась бы мне больше, но слишком часто она мучительно напоминала мне об итальянском саде в Кашельмаре и о страстных рассказах отца про цвет, камень и кипарисы.
Когда мы вернулись в Кашельмару в начале сентября, нас ждали два письма. В одном дядя Томас сообщал, что на год уезжает в Америку, а мой тесть по совпадению приглашал нас приехать к нему в Бостон.
– Почему бы нам не поехать? – спросил я у Керри.
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: дела в Кашельмаре идут хуже обычного. Я боялся оказаться в центре скандала, разрешить который не имел возможности.
– Думаю, мой долг свозить Керри домой, прежде чем мы окончательно обоснуемся здесь.
– Я не ездила домой после замужества! – возразила мать.
– Но, мама, когда это было – в те времена путешествие через Атлантику было куда как опаснее. А теперь путешествовать проще, и люди совсем не волнуются так, как прежде.
– Уверена, это Керри все придумала, – заявила мать, и, хотя я заверил ее, что это не так, она не желала мне верить. – Это немного эгоистично с твоей стороны, моя дорогая, – попеняла она тем вечером Керри за ужином. – Не думаю, что тебе следует тащить Неда в Америку, когда ему явно так хорошо дома.
Керри покраснела.
– Мама… – начал было я.
– Мы бы остались дома, если бы вы переехали в Клонах-корт! – выкрикнула Керри, вскочила и бросилась прочь из комнаты.
– Ну-ну! – в ярости воскликнула мать.
– Мама, тебе в этом некого винить, кроме себя самой, – заметил я, успев тоже покраснеть. – Если бы ты попыталась быть вежливой с Керри, она бы не отпускала таких замечаний. Извини меня, пожалуйста.
Сказав это, я тоже вышел.
Керри шумно рыдала в глубинах нашей кровати на четырех столбиках. Наконец ей удалось произнести:
– Я не хочу ехать в Америку. Лучше останусь здесь и рожу ребенка, хотя я никогда не рожу, если останусь здесь, потому что твоя мать постоянно меня расстраивает.
Мне потребовалось пять минут, чтобы понять, что она имеет в виду, но так или иначе объяснение нашлось. Мы были женаты уже шесть месяцев, но никаких намеков на ребенка пока не было. Керри пребывала в таком ужасе при мысли о своем «бесплодии», что даже набралась смелости спросить совета у тети Маделин, которая всегда по-доброму к ней относилась. Тетя Маделин объяснила ей, что девушки часто беременеют не сразу, хотя и бытует иное мнение, и порой девушке, вышедшей замуж в пятнадцать лет, приходится ждать год или два, хотя никаких физических препятствий к беременности не имеется. По словам тети Маделин, Бог таким образом позаботился о том, чтобы юная девушка созрела умственно и физически, прежде чем принять на себя обязанности материнства.
– Тетя Маделин сказала, что я должна жить спокойно, никуда не ездить и ни о чем не волноваться, – сквозь слезы пробормотала Керри. – Если я буду жить тихой, спокойной жизнью, то шансы забеременеть у меня повысятся.
– Ну, эта проблема решается легко. – Я поцеловал ее. – Плавание в Америку занимает всего неделю, а там тебя ждет тишина и спокойствие, каких можно только желать. Мы отправляемся в Бостон в самое ближайшее время.
Но к моему удивлению и ярости, денег опять не было. Драммонд объяснил, что трудности с имением делают мой доход неустойчивым, и предложил отложить мою поездку до весны.
– Боюсь, это исключено, – резко бросил я и написал дяде Дэвиду – просил его дать мне в долг денег на билеты.
К счастью, дядя Дэвид пребывал в благодушном настроении. Издатель отверг его последний детективный роман (ни один из его романов так и не был напечатан), но жена сказала, что книга необыкновенно умна и это вполне компенсирует переживания, связанные с тем, что ее отвергли. К тому же в романе был намек на то, что в новом году они ожидают ребенка.
– Счастливая Гарриет, – вздохнула Керри, но она пребывала в таком хорошем настроении от перспективы путешествия домой, что не могла долго отчаиваться.
Мы отплыли из Ирландии в конце октября. Я был счастлив и нисколько не стыдился того, что убегаю от трудностей, которые не могу решить.
«Подумаю о них позднее» – вот все, что я твердил себе. И еще глубже зарыл голову в песок.
Шел 1890 год – год падения Чарльза Стюарта Парнелла. В ноябре муж его любовницы получил развод, а 1 декабря Парнелла отстранили от руководства Ирландской партией.
– Я давно говорил, что ему конец, – напомнил Финес Галахер, предлагая мне сигару, когда мы попивали с ним портвейн.
– Мистер Драммонд будет огорчен. – Я закурил.