Баскервильская мистерия

Тот факт, что историки литературы полагают первыми детективами все-таки рассказы Эдгара По, а не Гофмана, объясняется по-видимому тем, что последний относительно немного места уделил механизму раскрытия детективной загадки, сосредоточившись на характерах героев и — главное — на атмосфере происходящего. При том есть у него и серьезное преимущество перед многими последователями: профессиональный юрист, Гофман с большой достоверностью воссоздает ход полицейского расследования и последующего судебного процесса. Что же до готики, то видимо, неслучайно Гофман написал не только «Мадемуазель де Скюдери», но и «Эликсиры Сатаны» и «Песочного человека». Как, впрочем, второй предтеча — официально признанный «отец» детектива кроме «Похищенного письма» еще и «Маску Красной Смерти» и «Метценгерштейн». Да и сэр Артур Конан Дойл прибавил к похождениям Великого Сыщика хрестоматийную готическую новеллу «Номер 249» — едва ли не первый из жутких и столь полюбившихся Голливуду историю об оживленной мумии. Ну, а под пером Александра Дюма в таинственное мистическое приключение впутывается уже сам студент Гофман, будущий писатель, коему благоволит призрак казненной якобинцами мадам Дюбарри («Женщина с бархаткой на шее»). Замечу кстати (хотя данный факт не является предметом этого исследования), что повесть Дюма во многом перекликается с пушкинской «Пиковой дамой» — та же страсть героя к азартной игре, та же весть с того света, раскрывающая тайну выигрыша. Даже пушкинский Герман определенными чертами (немецким происхождением, внешностью, характером и даже созвучием имен) предваряет Гофмана из «Женщины с бархаткой на шее» — не подлинного писателя Гофмана, разумеется. Вполне возможно, что совпадения неслучайны: в тот период основным соавтором Дюма был писатель Ипполит д’Оже, служивший молодым человеком в русской гвардии (он был офицером Кавалергардского полка), друживший с многими будущими декабристами (с Луниным и Анненковым, в частности) и знакомый с Пушкиным и его творчеством. Впрочем, как я уже говорил, литературные расследования не являются предметом моей книги.

Атмосфера гофмановской новеллы прямо перекликается с атмосферой рассказов Эдгара По: мастерское изображение ночного Парижа, почти физически ощущаемый при чтении иррациональный страх, испытываемый героями, порожденный не только таинственными нападениями, жертвами которых становятся люди, на первый взгляд, ничем не связанные между собой (еще одна деталь, используемая современными сочинителями похождений маньяков), но и бессилием официальных властей. Ночь, видения, призраки… Лишь в конце, как и положено в детективе, читатель получает рациональное объяснение; в целом же «Мадемуазель де Скюдери» достаточно наглядно демонстрирует нам родство детективной и готической литературы (кстати, во многих готических романах — например, в «Удольфских тайнах», — таинственное тоже получает рациональное объяснение; этот момент прекрасно спародирован в гениальном романе Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе»: и Агасфер — не Агасфер, и оживший мертвец — не мертвец, и призраки — не призраки).

Не могу сказать, насколько повлияла на Эдгара По новелла Гофмана. Известно, что По высоко ценил творчество старшего современника, но при этом писал: «Источник ужаса, пронизывающего мои рассказы, в моей души, а не в творениях немецкого романтика…» Утверждать, что именно «Мадемуазель де Скюдери» вызвала к жизни «Убийства на улице Морг», «Тайну Мари Роже» и «Похищенное письмо» прямых оснований нет. С другой стороны, это, возможно, объясняет выбор места действия — Париж, в котором Эдгар По не был ни разу в жизни. Впрочем, он не бывал и в других местах, которые любил описывать… Оставим же поиски следов влияния, удовлетворимся тем, что в какой-то степени восстановили справедливость и отдали заслуженную дань уважения подлинному родоначальнику любимого многими поколениями читателей жанра.

И перенесемся из литературного XVII века в литературный же XIX, из гофмановской Франции во Францию По, из особняка мадемуазель де Скюдери — в квартиру С.-Огюста Дюпена: