Бастард и жрица

– Иди, Рамона. Не искушай судьбу, – молвила Верховная устало. – И поверь, Ольд не достоин твоей жалости. Если бы ты оказалась на его месте, он первый бросил бы в тебя камень.

Я сглотнула вязкую слюну, бросила взгляд на очелье, которое сжимала в руке. Кровавый камень налился алым светом, горел так, что стало больно глазам.

Не говоря ни слова, не помня себя и почти ничего не видя, я двинулась к выходу. Ноги подгибались – я едва не врезалась в стену. Страх гнал прочь, мысли путались, и я отчаянно искала опору внутри себя – и не находила. Она треснула под несгибаемым авторитетом и властностью Верховной.

Матерь Гор, милостивая, что же со мной будет?

А дальше все завертелось, закружилось, смазалось пятном. Мгновение назад я стояла перед зеркалом, надевая жреческое платье. Водила пальцами по розовым отметинам на шее – следам страсти, что оставил на мне Зверь-из-Ущелья.

Теперь их надежно прятал высокий ворот.

В пещере под горой тускло горели светильники, журчала подземная река, а вот камни молчали, предчувствуя недоброе. Не сияли огоньки цинний на потолке. В этой зале я еще не была, и теперь понимаю, почему. Много лет у нас не было повода кого-то карать.

Я вошла едва ли не последней. Дрожала как осиновый лист. Зубы отбивали дробь, по спине, несмотря на холод, катился пот.

Ольда, бледного как смерть, поместили в центр шестигранника, в хрустальную клетку из голубого берилла. Он то озирался затравленно, то стискивал прутья – острые грани ранили пальцы, и кровь стекала по прозрачному камню тонкими ручейками.

Жутко было видеть гордого и властного мужчину таким. Среди девяти старейшин он был негласным лидером, несмотря на возраст. Ему едва минуло сорок – время не добавило ни седин, ни дряблости. Подтянутое тело с могучими плечами и сильными руками, упрямый подбородок, низкий уверенный голос. Ему было, чем очаровать лестрийку.

– Роран! – вцепившись в прутья и раня ладони, закричал Ольд. – Роран-предатель! Я ведь считал тебя другом!

Мужчина бросался на решетку грудью, тщетно пытаясь разбить бериллиевую тюрьму. Но все его крики, все мольбы разбивались о бесстрастное лицо отца. Тот будто превратился в статую, но, кто знает, какие мысли на самом деле бродили в его голове.

– За что?! За что?! Не смейте! Вы не имеете права отбирать мой Дар!

– Ты его недостоин, – обронил отец и отошел на шаг, к остальным старейшинам. Они стояли ровным рядом, опрокинув на лица капюшоны – просто духи возмездия во плоти. Судят своего товарища так, будто никогда даже мыслей греховных не допускали, и от этого было мерзко.

А на меня вдруг обрушилось понимание: что, если мой родной, мой холодный, но все равно любимый отец завидовал Ольду? Ведь к нему прислушивались больше, а отец всегда был слишком честолюбив. И теперь, когда Ольд будет подвергнут суровому наказанию, когда его имя покроет несмываемый позор, фигура отца выдвинется вперед. Не этого ли он хотел, когда отправлял людей шпионить за бывшим другом?

Казалось, я влезла в шкуру наказуемого и чувствую его боль и отчаянье. Видела себя в клетке – с обезумевшим взглядом и всклокоченными волосами, я рвалась на волю, как птица, и кричала, кричала, кричала!

Голова кружилась, перед глазами плясали пятна. Руки отказывались повиноваться, когда Верховная сунула мне ритуальный нож из кровавого камня.

– Туда встань, – указала на блекло горящую хрустальную плиту.

Она знает мой секрет… Знает… Знает!.. Но по какой-то причине молчит, ждет подходящего момента, чтобы обличить меня. Я у нее на крючке.

Я ощутила жгучий прилив ненависти к матушке Этере и представила, как лезвие ножа входит ей между лопаток. Эта мысль меня испугала – я никому и никогда не желала смерти.

Кроме меня и Верховной здесь были еще четыре жрицы, среди них Инира, которую я заменила в храме у Извилистой, и Лаара. Последняя окинула меня осуждающим взглядом и отвернулась. Что ж, если я ей неприятна, пусть не глядит. А вот Инира нервничала, как и я. Наши взгляды на миг встретились, случился безмолвный разговор. Сейчас я не узнавала ту девушку, которая вечно путала сережки, и с которой мы беззаботно болтали, сидя за одним столом в трапезной.

Теперь разделим не только пищу, но и карающий ритуал.

– Ольд из дома Серого Камня, – начал пожилой старейшина, и в голосе прозвучало мрачное торжество. – Ты совершил преступление против крови искателей, и ты приговариваешься к изъятию Дара.

– Да будет так, – хором подтвердили остальные.

– Лицемеры! – Ольд забился в клетке, как птица с подрезанными крыльями. – Грязные лицемеры, будьте вы прокляты на веки вечные! И дети ваши, и внуки!

Слова проклятья прогремели под сводами залы, тревожно загудели камни. Среди присутствующих пронесся ропот.

– Эти слова не имеют силы, – возразил отец. – Приступайте.

Я не могла смотреть на него. Мысль о том, что родитель послал соглядатаев за собственным другом, ранила душу. Даже если им двигали только благие цели, а не желание подвинуть неугодного, это его не оправдывает. Это просто низко.