По кухне ползали рыжие тараканы в таком количестве, что казалось, это сквозняк, гуляющий по кухне, шевелил просыпанные крошки. Из переполненного помойного ведра всегда торчали бутылки и распространялся ударявший в нос запах, от которого у Лиды частенько начинался рвотный спазм, который она с трудом сдерживала, стремглав выбегая с кухни.
Остаться вдвоём в общаге можно было только утром или днём. Вечером бухгалтера пили и орали песни, оккупировав проходную комнату и кухню. Фёдор по возможности брал какой-нибудь библиотечный день – и они гуляли по шумным московским улицам, иногда ходили в театр, а так чаще старались остаться в гостинице.
Перед отъездом Фёдор помогал ей накупить колбасы, мяса, конфет и апельсинов, чтобы везти домой. В те времена продукты в другие города России возили сумками из Москвы.
Она была рада, когда Фёдору удавалось проводить её на вокзал и посадить в поезд.
Пару раз она уезжала без Фёдора. Тащила нагруженные, будто кирпичами сумки, через каждые пять-десять метров ставила багаж на заплёванный окурками и фантиками перрон и передыхала, а затем снова двигалась дальше вдоль состава поезда.
Муж даже как-то пару раз сам просил Фёдора помочь ей, если тот будет в столице.
Теперь она ждала этих своих командировочных поездок, этого бегства в чужую жизнь, когда можно будет безнаказанно раствориться в шумной толпе спешащих тебе навстречу людей, бродить по промозглым вечерним улицам, щедро освещённым разноцветными огнями рекламы, ничуть не заботясь о том, что будешь узнанной. Она наблюдала, как быстро меняется содержание бегущей строки на высотном здании, буквы летят, как по бикфордову шнуру, вспыхивая новогодними фонариками одна за другой и постепенно складываясь в осмысленность. Она подумала, что вот так же и наши чувства слагаются по букве, зажигающейся одна за другой, и незаметно приобретают осознанность. Но как только слово сложится целиком – немедленно исчезает бесследно, оставив после себя лёгкое свечение где-то там, где высотное здание силится слиться с небом, растворяясь в его чернильной духоте. И вот уже новые буквы совсем другого цвета снова рождаются одна за другой, чтобы на мгновение сложиться в целое и бесследно растаять, уступая место новому… Не знала, не видела, вдруг однажды заметила, как августовскую комету, выпавшую из равнодушного мерцания бисера звёзд в холодный вечер, когда замечаешь, что теперь темнеет рано, – и вот осколок звезды уже стремительно приближается к твоему крыльцу, на котором ты сидишь, кутаясь в старую шаль, чтобы упасть тебе прямо в руки, а затем сгореть, оставив волдыри и рубцы на нежной коже.
Она нисколько не испытывала угрызений совести, будто бы всё в её жизни было правильно; всё, как нужно: та жизнь и эта жизнь… Она идёт под руку с родным мужчиной в чужом городе. Гуляют, как влюблённая друг в дружку семейная пара… Лидочка шествует уверенной походкой любимой женщины, у которой всё лучшее ещё впереди. Это она стоит у входа в метро, до головных спазмов вглядываясь в чёрную толпу, вытекающую из подземелья, в надежде увидеть любимое лицо. Это она, лёгкая и прекрасная, бежит навстречу знакомой долговязой фигуре, раскинувшей в полёте руки для того, чтобы крепко к себе прижать её соскучившееся тело, поднимая на свою высоту, где летает синяя птица счастья. Это у неё сладко замирает сердце от того, что тяжёлая мужская ладонь легонько погладила её по волосам, а горячие губы целуют палец за пальцем на её руке, выбирая их них самый любимый, с заусенцами, чтобы нежно облизать шершавым языком где-то в глубине рта, мягко обхватив тёплыми губами, имеющими вкус недоспевших нектарин.
Пожалуй, ей было страшно потерять и того, и другого.
Ей совсем не нужна была эта любовь в засиженной тараканами общаге, но ей не хватало ощущения, что твою птичью трель не только слушают, возвращаясь из сна, но и понимают всё пропетое, как своё собственное сочинение.