Почему Фёдор не ответил ей? Почему он не ответил? У него не осталось никаких воспоминаний о том куске жизни, что они просвистели вместе? Но ей почему-то казалось, что это не так. Этого просто не может быть. Она была уверена, что это не так. Или мы просто проецируем наши собственные эмоции на других? Копируем и проецируем, а другие совсем ничего такого и не чувствуют? Но разве не было в её жизни того дождливого лета, что вместо того, чтобы загасить разгорающийся костёр, неожиданно раздуло его всей силой налетевшего ветра? Разве не лежали тогда рука в руке, отблески костра не отражались в потемневших зрачках, посылая ответное отражение в другие зрачки? Будто не было сбивающего дыхания и прогулок сквозь толпу? Боялся, что она потянет его из отутюженного и обложенного мягкими пуфиками мира в их походную палатку, брезент которой был изранен ветками и проколот насквозь тут и там так, что палаточное небо расцветало под утро одинокими звёздами, гаснущими, если раздёргивали вход в их шатёр?
Засохший лист, сжатый ладонью, рассыпался на труху, напоминающую известковую ржавчину, посыпавшуюся со старой, отслужившей своё трубы.
67
Внезапно она отчётливо вспомнила: словно занавес раздвинулся – и она увидела незнакомые декорации и новые действующие лица. На похоронах Андрея недалеко от гроба стояла молодая черноволосая женщина лет тридцати с небольшим. Длинные чёрные волосы, льющиеся на плечи, будто тяжёлый шёлк, были перехвачены на голове чёрной бархатной лентой. Одета она была в какой-то чёрный обтягивающий пуловер крупной вязки, отделанный широкими воланами по горловине, на рукавах и по низу жакета, и в юбку-годе, распадающуюся к лодыжкам фалдами, словно раскрывшаяся лилия. Женщину поддерживала под руку пухленькая блондинка в золотистых очках с химическими кудельками на голове, напоминающими шерсть пуделя. Обычные сотрудницы Андрея, коих было, по меньшей мере, десятка два. Почему же Лидия Андреевна обратила внимание на них? Женщины стояли, во-первых, не в толпе и не в кружке с другими. Они были как бы отделены от толпы невидимой прозрачной стеной. Во-вторых, черноволосая женщина выделялась своей какой-то неуместной элегантностью. В-третьих, Лидию Андреевну зацепили её глаза: большие, серые и серьёзные, как волнующееся море, они казались огромными, потому что их продолжали, словно лагуны, синяки под глазами. Впрочем, серыми были только радужные оболочки, а белки по цвету напоминали небо над морем, окрашенное только что запавшим за горизонт солнцем в ветреную погоду.
Услужливая память вильнула хвостом и поднесла хозяину палку: Лидия Андреевна увидела двух ровесниц Андрея, которых она шапочно знала ещё со студенческих времён, и, не слыша содержание их разговора, поняла, что те говорят о черноволосой женщине. Одна из них кивнула другой, взглядом показывая на черноволосую незнакомку.
Что-то такое в Лидии Андреевне щёлкнуло – и она почему-то подумала, что ТА женщина была не просто сотрудницей Андрея. Щёлкнуло это только сейчас, как если бы забарахлившие часы были заведены и их стрелки стояли, не шелохнувшись, примёрзши к циферблату, а потом внезапно дрогнули и начали свой ход. Женская интуиция, спавшая, как перекормленная кошка, свернувшись калачиком поперёк домашних тапочек, вдруг проснулась от севшей на нос мухи, чихнула, сладко потянулась, проехав когтями по паркету и точа когти, и встала на лапы, подняв дыбом шерсть и выгнув спину знаком вопроса. Не подходи, не трогай, под напряжением, заискрит!
Лидия Андреевна трясущимися от нервного напряжения пальцами, в предчувствии подтверждения своей догадки набрала номер телефона своей давней сокурсницы.
– Ты разве ничего не знала? Я была уверена, что ты просто делаешь вид неведения и соблюдаешь приличия
68
Оксану попросил взять в его лабораторию директор института, стало быть, она была родственница кого-то из нужных директору людей. Андрей не любил таких сотрудников: и не потому, что те были бестолковыми, а потому, что ему всегда казалось, что в лаборатории появились глаза и уши, будто над его столом установили видеокамеру и магнитофон. Ему не нужна была научная сотрудница, он предпочитал мужчин, зато необходима была машинистка-секретарь. Когда он попросил её напечатать какие-то бумаги по проводимым тогда занятиям по «Гражданской обороне», Оксана будто плеснула холодной водой из потемневшего колодца своих глаз и сказала:
– Мне очень жаль тратить время на пустопорожнюю работу, печатаю я медленно и плохо, мне это неинтересно и думаю, что вы бы должны были сначала познакомить меня поближе с темой лаборатории.
Он опешил и смутился, словно мальчик, застуканный родителями гуляющим по улицам во время школьных уроков. Никто из его сотрудников так ему ответить просто не решился бы…
– Да, конечно, – прожевал он и сунул ей первую попавшуюся книжку по изучаемой в лаборатории проблеме.