Бег в золотом тумане

— Зачем в горы идут? Рыбка ловить, водка пить, — ответил я, коверкая слова. Там мой друг живет — Бабек. Давно в гости звал.

— Бабек? Маленький такой? — страж порядка показал ладонью рост, обидный даже для лилипута и засмеялся.

— Мой родственник.

Очень белый девочка любит, ха-ха-ха! Ладно, езжай. Там, на Ёсе стоят наши. Постовой жадный очень. Есть у тебя пятьдесят тысяч? Дай ему. Только мелкими бумажками. Крупные увидит, подумает, что богачи и все перевернет. Что хочет возьмет и назад отправит. Привет от меня передай. Скажи, что я — твой друг. Ахмедов моя фамилия. Откуда такой красивый девочка? — заинтересованно кивнул он в сторону кабины.

— Его жена, — одобрительно похлопал меня по плечу Сергей, — из Ирана привез, Хомейни — его тесть. Милиционер с недоверием посмотрел на меня, потом понимающе улыбнулся и махнул рукой на прощание,

Река Еся впадает в Кафирниган там, где широкая Гиссарская долина превращается в довольно узкое ущелье. Езды до нее было минут тридцать. Забравшись в кузов, мы рассовали предназначенную для взятки мелочь по ближним карманам, и с хмурым видом поехали знакомиться с местным Иваном Калитой.

Но, к нашей всеобщей радости, оно не состоялось. Блок-пост был пуст. Мы, чуть замедлив ход, пронеслись мимо него по узкой, застланной маревом дороге в твердой уверенности, что жизнь прекрасна и удивительна.

Круто вверх уходили рыжие, опаленные летом горы. Внизу, под шоссе, бухтел и пенился голубой Кафирниган. Впереди, на слиянии рек Сорво и Сардай — Мионы, раскинулся Рамит.

Когда мы бесповоротно поверили, что удача на нашей стороне, где-то вверху, слева и чуть сзади, послышалось характерное вертолетное тарахтение. Оно, притягивая наши глаза и уши, сопровождало нас с небольшими перерывами целых десять минут. Этих бесконечных минут хватило с лихвой, чтобы наш оптимизм растаял, в ослепившей нас голубизне неба. И только перед Кальтучем мы, наконец, увидели злополучную тарахтелку. Это была бело-голубая Ми-восьмерка.

— Ну, братцы, у меня душа в пятки ушла! — с улыбкой признался сразу повеселевший Сергей. Это не Абдурахманов. Живем, братцы!

— Они ушли на север. Туда, где наши вертолетчики всегда сворачивали, уходя на Кумарх… — покачал я головой.

— А что касается Ми-восьмерки, скажу прямо; У Абдурахманова нет выхода. Пилот Ми — четверки сам мог найти другую машину…

— Сейчас в душанбинском вертолетном отряде штук десять вертушек, — вступил в разговор Житник.

— И все они летают каждый день. Слабонервные падут на поле брани сами, без вмешательства Абдурахмана.

— Юрка прав, — сказал я, потирая шею, — Если мы перестанем сканировать небосвод, то наши шеи и всё остальное будет целее. Я уже не говорю о психике каждого из нас…

Мы въехали в Рамит ровно в три часа дня. Без остановки промчались мимо продовольственного магазина, последнего на трассе Душанбе — Кумарх. Пока он не скрылся за поворотом, я провожал его глазами как старого доброго знакомого… В эпоху расцвета геологоразведочных работ кодекс полевого люда предписывал оставлять в его винном отделе последнюю копейку, или точнее, последние три — шестьдесят два, или рубль — двадцать семь[10].

Еще пара поворотов и мы выскочили прямо к шлагбауму.

Простреленный в нескольких местах, он вызывал противоречивые чувства.

Около него стоял человек и смотрел на нашу приближающуюся машину. Когда мы подъехали, мужичок заулыбался и жестами стал приглашать нас к чаю. Мы вошли в домик, уселись на широкую — от стены до стены — тахту.

На дастархане лежал обычный чайный набор: сушеный урюк, пропыленный сахар-рафинад, дешевая карамель. Мы добавили к этому "изобилию" пачку печенья, кружок копченой колбасы, несколько помидоров, огурцов и буханку городского хлеба.

В какой-то момент мои глаза встретились с глазами Сергея и Житника.

После треволнений дороги надо было слегка оттянуться и я пошёл за спиртом. Нашему знакомому этот поворот событий понравился. Выпив, он стал предлагать остаться на ночь:

— Баран режем, плов делаем, дутар играем, — сказал он, достав из-под тахты горячо любимый таджиками музыкальный инструмент. Очень хорошо играет! Всю ночь слушаем, песня поем!

Мы, естественно, вежливо отказались. Все, что нам здесь было нужно — это узнать о нынешнем положении дел в долине и ее ближайших окрестностях.

Еще он сказал, что каждый переворот в городе приводил в эти края новых людей в маскировочной форме. Да и понятно. Ведь через Сорво(левую составляющую Кафирнигана) и далее по горным тропам отсюда легко попасть в Гарм, в Дарваз и Памир. А через долину Сардай-Мионы проходят тропы к Ягнобской и Зеравшанской долинам — к Самарканду и Ходженгу. Часть из этих пришлых людей осела в горных кишлаках к неудовольствию местных жителей и духовенства.

Рамитский мулла политикой не интересуется и поэтому пользуется всеобщим уважением. Благодаря его миротворческим усилиям, психи с автоматами и пьяными выходками, здесь долго не задерживаются. Сейчас в долине остался лишь один из них. Резвон его зовут. К нашему огорчению он терроризировал именно Нагз.

Бободжон не советовал нам туда ехать: