Беги, а я буду отстреливаться (СИ)

Грейнджер сидит у себя в комнате с острым желанием коснуться виска острием палочки. Драко опаздывал уже на час. Малфой говорил, что вернется к семи вечера, но его до сих пор нет. Она не хочет заглядывать через его метку на шее, чтобы убедиться в том, что он у матери. Во-первых ее защитное заклинание обтянувшее дом Нарциссы молчало, а во-вторых она не хотела нарушать личное пространство.

Все они нуждались в тепле. Гермиона искала его у Поттеров, а Драко был у матери.

Она решает сжечь время в душе. Отмыть себя от запаха краски пропитавший волосы и смыть с себя усталость. Она находит спасение в горячей воде. И когда входит в спальню, оборачивая полотенце вокруг себя, не замечает подвоха. Хмурится лишь тогда, когда понимает, что не выключала свет, когда уходила в ванную. Комнату освещает лишь свет луны, просачивающийся сквозь резные витражи.

Девушка приближается к комоду, на котором оставила ножны и палочку, и как только ее рука касается ремней, хмелеет от горячего дыхания в затылок. Господибоже.

— Скучала?

Хрипло. Хрипло. Слишком, блять хрипло и мокро. Она сходит с ума только от его голоса за спиной.

Малфой вдавливает ее в комод и просовывает руки, чтобы коснуться узла полотенца и сорвать его. Махровая ткань облизывает тело, когда падает на пол и ей вдруг становится холодно. Гермиона разворачивается в его объятиях и ловит его ползающий взгляд по ее телу.

— Скучала, — прямо в губы. И его выдох, его дыхание вонзается Гермионе в вены.

Поцелуй получается сладко-горьким из-за съеденного кекса и выкуренных Малфоем сигарет, но никому уже не важен вкус. Грейнджер давит грудной стон, больше соскальзывающий на жалобный фальцет, когда он прикусывает ее губу и вновь целует. Мерлин. Восхитительное чувство бешеной эйфории.

Губы Драко кренит на ее щеку, скулу, он несется вниз без тормозов и рубит острым кончиком языка Гермионе артерию. Боже.

Грейнджер топит горячие пальцы в его волосах и растекается под весом тела, приклеившего к стене, перетянувшего легкие. Еще. Еще. Ей нужно еще этого долбанного чувства.

Она слепа и беспомощна перед ним. Гермионе кажется, что она поехала крышей, нечаянно прочувствовав приподнятые уголки его губ на своем плече. Вот он каков. Дьявол во плоти. Сжигает насмерть без права на последнее слово. Ядовитый, как плющ. С блядской улыбочкой и акульим взглядом. Истинный повелитель ее собственного ада.

Гермиона теряет рассудок, жмется ближе и нежно шепчет в ухо демона его имя, добавляя беззвучное: да, бери, круши, издевайся, как хочешь. Но…

— Я твоя…

Драко останавливается, каменеет, отстраняется и она видит, как напрягаются его желваки, мышцы. И вдруг он рычит, подхватывая ее под бедра и тащит. Тащит в ад. Бросает на смятую простынь и сжигает взглядом.

Грейнджер знала, что есть разные люди. Кто-то делает парочку глотков, а кто-то ест и лед в бокале виски, а потом догрызает дно. Так вот, Малфой был из вторых. Брал от жизни все. Без остатка и права на побег. Пленяя и наказывая.

Она замечает, как он старается держать себя в руках, пока расстегивает пуговицы на своей рубашке. Сантиметр за сантиметром открывая доступ к голой, бледной коже. Она прикусывает губу и отчаянно сжимает пальцы на ногах, когда он тянется к пряжке на ремне.

Он блядски красив. Переломанный шрамами. С надменным взглядом. Клочья света неравномерно выбеливают остроскошенные скулы Драко в этой темной комнате, где все черным-черно, даже стены. Но он один единственный излучает свет. Контрастирует на этом фоне.

И сердце срывается в тахикардию, когда он нависает сверху. Оно стучит и колотит по ребрам с изматывающим бешенством, кажется, еще секунда — останутся сплошь переломы. Драко терзает поцелуем рот. Она стонет и пытается притянуть его ближе, чтобы кожа к коже. Тело к телу. Но он рычит и не поддается. Издевается.

— Повтори! — приказывает.

Грейнджер изнемогает. Стонет. Качает головой. Дышит сорвано. Боже.

— Я сказал повтори! — и будто этого недостаточно, он скользит членом между ее раздвинутых ног. Упирается головкой у самого входа.

Господи.

Боже.

И она подчиняется:

— Я твоя…

Драко сжимает ладонью ее ягодицу до морщинистых складок и входит со всего размаху. Вырывая из Гермионы судорожный, сытый выдох. Она закрывает глаза, упирается лбом о его горячую грудь и стонет от жадных толчков и стынет от его бешено стучащего сердца.

Кусает. Кусает его в грудь. Недостаточно! И потом прогибается, раздвигая ноги еще шире. Еще больше. Чтобы еще жестче переебало, до судороги. До истерики.

Она никогда не испытывала даже чего-то схожего ни с кем другим. Только Малфой. Только он нашел к ней идеальный подход. Как последний кусок пазла, который затерялся под крышкой коробки. Они погружены друг в друга и как это болит в них, трепещет.

— Моя! — шипит ей в ухо, наращивая темп. — Моя!

Вдох.

Выдох.

Гермиона закатывает глаза и проваливается в оглушительный оргазм. Стонет. Извивается под ним змеей. Царапает ногтями и почти умирает. В руках Малфоя чужая жизнь - это не в новинку. Она добровольно сдается.