Беглецы в Бесконечность

Кое-как, бормоча что-то себе под нос, явно злое и враждебное в адрес бравого командира, бойцы, отряхнулись от густой пыли, подтянули ремни и оправили гимнастерки… Командир не спускал с них настороженных серых глаз, то же с явным недоброжелательством смотря на бойцов. Но что поделаешь, других нет, вот и приходится воевать с барахлом…

— Приказ! После выхода подразделения из деревни — все сжечь!..

— Товарищ командир, вернутся деревенские — куда им? -

с тревогой за незнакомых жителей, но явно с сочувствием в голосе, спросил Петрищенко, длинный с лошадиным уставшим лицом. Командир бросил орлиный взгляд, полный мудрости и всеведения.

— Добреньким хочешь быть, Петрищенко? Фашистам уют готовишь, что бы было где голову сложить. А?! Тебя бы сейчас под трибунал, в назидание другим за твою доброту… Счастье твое — нет тут трибунала, ну да ладно, выйдем из окружения — рапорт напишу, пусть тебя на свет проверят, откуда ты такой добренький, из каких мест, каких кровей… Задача ясна?! -

резко заорал командир, стегая как кнутом, своим резким голосом. Бойцы не успели проорать дружно — так точно, как рядом с командиром появился невысокий, кривоногий человек в запыленной гимнастерке с кубарями в петлицах, но и со звездой на рукаве — политрук.

— Подожди, Сухорчук, трибунала нет, но советская власть всегда на месте. Иванов, Самойлов, забрать винтовку у бывшего бойца Петрищенко!

Очумевший Петрищенко сам отдал длинную винтовку образца 1895 года, так называемую "трехлинейку" и не зная куда дать освободившиеся руки, сунул их за ремень, тем самым неожиданно для самого себя приняв вызывающую позу. На все происходящее молча смотрели столпившееся у колодца бойцы, их запавшие от усталости глаза, худые лица ни чего не выражали, совершенно ни чего, кроме страшной усталости…

— Вверенной мне властью, как представитель полноправной советской власти в этом населенном пункте, за жалость к врагу и распространение пораженческих слухов, боец Петрищенко приговаривается к высшей мере социальной защиты — расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!..

Последние слова политрука заглушил резкий выстрел, как будто сломали сухую ветку, только во много раз сильней. Петрищенко согнулся пополам и медленно повалился в мягкую густую пыль, сразу серея лицом. Политрук спокойно прятал свой дымящийся ТТ в кобуру, бойцы смотрели тупыми взглядами на лежащего в пыли Петрищенко, по лицу Самойлова бежали крупные слезы, оставляя грязные следы…

— Иванов, Петров, Кустенко, выполнять поставленную задачу! Бойцы, по-быстрому оправится, попить, набрать воды во фляжки и емкости, перемотать портянки, через полчаса выступаем! -

все так же бодро проорал командир. Проорав, покосился на политрука:

— А я и не знал, Федорченко, что ты стрелять в безоружных мастак…

— Демагогия, товарищ Сухорчук, демагогия. Дело не в Петрищенко, а в настрое бойцов. Они теперь злее будут и остерегаться…

Политрук был прерван подошедшим Петровым, мужиком лет так пятидесяти, с морщинистым заплаканным лицом и маленькими глазками.

— Товарищ командир, разрешите похоронить Петрищенко… Человек все же…

Командир вскинул небритый подбородок, но не успел ответить, как вмешался политрук:

— Вы что же, боец Петров, тоже хотите здесь остаться?..

— Ни как нет, товарищ политрук, просто жалко…

— Врага жалеете?! Кругом! Выполнять приказ командира, подготовить деревню к ликвидации! И что бы не одного сарая не осталось! Врагу!.. Ни сарая и ни бани!..

К командирам подбежал невысокий боец с перевязанной головой, сквозь грязный бинт проступало ржавое.

— Товарищ командир, пополнение!

— Какое пополнение, Захаров? Бредишь?..

— Ни как нет, товарищ командир, мухи перед глазами есть, а так все в порядке… Два десятка солдат с командиром, а с ними и девка, красивая, высокая и с винтарем не установленного образца, товарищ командир!..

К командирам и Захарову действительно уже подходил усталой походкой пожилой толстый командир в запыленной форме, сквозь густую пыль проглядывала одна шпала на петлицах. Командир и политрук непроизвольно вытянулись и доложили в очередь:

— Комроты три второго полка семнадцатой дивизии второй армии товарищ Сухорчук!

— Политрук роты три второго полка семнадцатой дивизии второй армии товарищ Федорченко!

— Вольно… вольно… не на параде и не в штабе… Моя фамилия Симовокин, комбриг отдельной… Только от всей отдельной два десятка бойцов и осталось…

Политрук принял к исполнению команду вольно, но все строжась лицом, попросил уточнений:

— Товарищ комбриг, какой армии, кто начальник штаба?..

Толстяк со шпалой в петлице запыленной гимнастерки устало поднял на политрука серые глаза с густой сетке морщин, некоторое время разглядывал настороженное лицо политрука и наконец усмехнулся.

— А, из этих, закидаем врага шапками на его же территории… Балаболка… Видать твоя работа? -

комбриг кивнул головою на лежащего в невдалеке Петрищенко и выкрикнул в сторону своих бойцов, перемешавшихся с бойцами Сухорчука возле колодца.

— Сидоров, Штамберг, ко мне!..