Беглецы в Гвиане

— Вот еще! Я убежал из тюрьмы в Питивье через дыру, которая была меньше этой… гораздо меньше…

— Не может быть.

— Уверяю тебя. А ты что думаешь? Я на этот счет настоящий угорь.

— Как же тебе удалось бежать из тюрьмы?

— А вот как. Сторож мой был человек хороший, только немного глуповат. Я выпросил у него лист белой бумаги. Он мне дал. На этом листе я нарисовал гильотину и приклеил произведение своего искусства к стене. Всякий раз, когда надзиратель приходил в мою камеру и приносил мне пищу, я указывал ему на лист и говорил: «Я пройду через это». Добряк думал, что я намекаю на гильотину и эшафот, и успокоительно возражал мне каждый раз: «Бог даст, не пройдете». А на самом деле я говорил об отверстии, которое я просверливал в стене оконной задвижкой, закрывая его бумагой с рисунком.

— И удалось? — спросил Бенуа.

— Конечно. В одно прекрасное утро я исчез, оставив на бумаге надпись: «Прощайте, господа! Я отправляюсь на сбор винограда».

— Тебя, разумеется, опять поймали?

— О, конечно, и даже очень скоро. Через две недели. Изловили меня в погребе у одного мужика, где я пил молодое вино. По этому же случаю я занял у него — без отдачи и без его ведома, разумеется, — несколько тысяч франков, которые были найдены тут же, при мне.

— Как же ты так прозевал и попался?

— Я был мертвецки пьян, в том-то и горе. Меня схватили, скрутили и отправили в Орлеан… Ну, потом, само собой разумеется, суд и ссылка в Гвиану… Однако будет болтать. Давай удирать отсюда, как я удирал из Питивье.

— А ты слушай. Как только я выберусь на вольную волю, то отыщу снаружи вход в пещеру, расчищу его и удалю предметы, которые мешают вытолкнуть камень вон. Как только я это сделаю, вы сейчас же дружно навалитесь на камень, и — черт меня возьми, если нам не удастся вытолкнуть его из пещеры.

— Теперь я понял, понял все! — радостно вскричал Бенуа.

К нему вместе с надеждой вернулась и прежняя энергия.

— Подожди, постой, — продолжал он, — я сейчас встану у стены и прислонюсь к ней покрепче. Так. Хорошо. Теперь залезай мне на плечи.

Бонне проворно влез на плечи товарища и сказал:

— Вот и ладно. Я дотягиваюсь руками до отверстия, оно как раз на таком месте, что я могу достать до него головой. Конечно, я могу ободрать себе кожу на боках, но тело пройдет, потому что я не толст — на острожных хлебах люди не очень разъедаются.

Глава XII

Каторжник приподнялся на руках, весь сжался, скорчился, сплюснулся и влез-таки в узкое отверстие. Несколько минут он не продвигался ни туда ни сюда, но вот ему удалось просунуть вперед руки, он начал усиленно работать ногами; кости его трещали, все тело покрылось ссадинами, из которых сочилась кровь. Но все-таки он пролез, выбрался на свободу и радостно перевел дух.

Каторжник приподнялся на руках, весь сжался, скорчился, сплюснулся и влез-таки в узкое отверстие

Первая, и самая трудная, часть дела удалась, остальное уже не представляло большого труда. Вход в пещеру снаружи Бонне отыскал очень скоро. Оказалось, что кусок скалы, которым арамихо закупорили отверстие, был завален камнями; эти камни каторжник убрал после двухчасовой усиленной работы.

Заключенные в пещере дружным напором навалились на скалу, которая пошатнулась, тяжко сдвинулась с места и, подняв целую тучу пыли, с громовым рокотом покатилась вниз по склону холма. Дружный крик торжества вырвался у европейцев, когда они вышли на воздух, а индейцы принялись петь, плясать, прыгать вокруг своего мертвого пиаи, который за последнее время еще сильнее разложился.

Бенуа решил положить конец этому путешествию покойника и так настойчиво пристал к индейцам, чтобы они зарыли наконец тело, что они сдались на его увещевания и похоронили колдуна недалеко от пещеры, отрезав, однако, его длинные волосы, чтобы воздать им погребальные почести по возвращении домой.

Сидя в пещере, индейцы пили водку и дошли до совершеннейшего опьянения, так что выход на свободу не возбудил в них особой радости, а пляска и пение относились вовсе не к этому приятному факту, а к погребению пиаи. Когда они зарыли покойника, их единственным желанием сделалось вернуться как можно скорее домой с волосами пиаи и завершить тризну по умершему. В настоящее же время у них не было ни малейшего предлога для возлияния кашири и вику, поэтому Акомбака, заботясь о благе своих подданных и о своем собственном, хотел уже дать сигнал к выступлению в обратный путь.

В сущности, что же ему было еще делать? Ведь обязательство свое он выполнил и помог белому вождю достичь своей цели. Теперь очередь белого вождя выполнить свое обязательство. Пора уже индейцам вернуться домой и затем двинуться в поход против негров-бони.

Но Бенуа думал иначе. Краснокожие были слишком ценными союзниками, и ему не хотелось отпускать их от себя так скоро. Зная хорошо все слабости этих наивных чад природы, ленивых и жадных, хитрый бандит без особого труда склонил их повременить с возвращением домой, нарисовав им новую соблазнительную картину.