Беглянка

— Не надо, матушка! — красная от лихорадки попросила Лиина, и повернулась к Сереже. — Помоги бабушке — подои козу и корову. Хорошо?

Мальчик ушел лишь потому, что итак провинился и получать нежданных наказаний задав еще пару-тройку неуместных вопросов («Зачем?», «А бабушка сама не может?»), не хотел. Зато именно в процессе работы у него и созрел коварный план детской мести, да и все необходимое сразу отыскалось.

— Радмила Меркуловна, — с трудом забравшись на печь обратно, девушка подозвала свою хозяйку. — Ты мне, что вторая мать: не дала погибнуть, согрела, кормишь, поишь…

— Ой, матушки мои родные! — всплеснула руками женщина. — Только не говори, что помирать собралась! Я тебе так скажу: ни фига у тебя не выйдет! Сейчас я тебе припарки сделаю. Потом горчичники поставим, банки… Лука нарежу, медом залью, будешь пить. А еще чесночка нарежу…

— И в нос мне заткнешь? — хихикнула Лиина.

— Если поможет, — согласилась на такую процедуру врачевательница.

— Ну да, от таких издевательств мигом жить захочется и не болеть! — чихнула Лиина, усмехнувшись. — Ты не перебивай, а послушай мой рассказ. Лучше момента не представится…

Сумерки опускались незаметно и плавно, охватывая деревеньку Гринаски в прохладные объятия. Собаки перегавкивались меж собой, проводя перекличку. В кузне все еще горел огонь, и в этом, словно в адском пламени плавилось железо, растекаясь блестящей водицей по круглой заготовке. Григорий, или попросту кузнец Гришка, сосредоточенно следил за металлом. Сегодня он между делом (то есть ковкой подков), вдруг решил сделать нечто тонкое и изящное…

— И чего это у тебя такое будет? — на голос «любопытной Варвары» Гриша обернулся, чуть не ткнув раскаленным железом в позднюю гостью.

— Потом покажу. — Пообещал кузнец, улыбаясь женщине, присевший на закопченный табурет. — Только вот зря ты так сделала — юбку ведь испортишь.

— Ну и пусть, — махнула рукой она (юбка была меньшим из зол на сегодня), и кузнец сразу заподозрил некую беду, которая гложет его собеседницу. Быстро закончил работу, поставил остывать заготовку и вывел гостью во двор, на свежий вечерний воздух.

— Признавайся, Радмила, что тебя тревожит, раз уж ты позабыв обо всем ко мне пожаловала, да прям в кузницу. — Усадив ее на лавку, он и сам глубоко вдохнул, освежаясь прохладой.

— Лиинка приболела. — Коротко ответила женщина. — А еще… — Усомнившись, стоит ли говорить мужчине некоторые вещи, все же спросила: — Ты веришь в чудеса?

Григорий задумался, огляделся по сторонам, убедился, что никто не видит, и вдруг, ущипнул ее за бока, чмокнув в шею.

— Ты мое чудо! — сказал он.

— Да ну тебя! — отпихнула его от себя Радмила и поправила платок на голове.

— Оживет твоя Лиинка! Завтра на ножки поднимется, и к празднику будет цвести и пахнуть, Варну и тебе на радость! — успокаивал ее мужчина. Однако женщина все равно выглядела слегка удрученной и ошарашенной. Смотрела весьма взволнованным и пугливым взглядом на свой дом, будто боялась возвращаться.

— Знаешь, я все раньше на Бога надеялась. Мол, все, что ни делается — от него. Пожалуй, и это тоже… — Что именно она имела ввиду под «это» Гриша не уточнил, позволив гостье выговориться. — Мне не понять многого, не для того моя голова устроена. Но, думаю, Он привел ее к моему порогу не просто так. Он забрал у меня дочь с сыном, и взамен дал ее. Забрал у Варна и родителей, и жену с ребенком, и тоже дал ему Лиину. Она заново заполняет нас — пустых и никчемных.

— Да, у Бога все продумано. Вот у меня он тоже жену забрал. Сына оставил. Я тоже опустел и овдовел. Так может ты заполнишь меня горемычного? — хихикнул кузнец, толкнув женщину в плечо и ясно намекая на супружество. — Я даже свататься приду! Слышь меня? На праздник венок тебе сплету!

— Ага, кованный! И на цепь посадишь… — хохотала, как в молодости Радмила. Но смех быстро прошел, и она снова стала грустной. На долго замолчала, уставившись в окна собственного дома.

— Ну чего ты? Я тебе вот зеркальце сделаю. Красивое! Чтоб ты посмотрелась в него и увидела, какая ты у меня еще молодая! — шепотом говорил Гриша.

— Я все думала, почему она такая странная? Почему так отличается… — словно и не слышала его, заговорила Радмила. — А она — птичка!

Женщина изобразила руками, полет птахи, и повернулась к кузнецу. Ее глаза были круглыми и большими, полными слез, и ничего перед собой не видели. Мужчина вздрогнул. Потом о чем-то подумал и принюхался к собеседнице. «Пила!» — вынес вердикт он.

— Она улетит от меня. — Радмила расплакалась, закрыв лицо руками.

Гриша приобнял ее за плечи, утешая и приговаривая, что птенчики рано или поздно все равно из гнезд родительских улетают, вьют свои собственные, однако женщина окончательно впала в расстройство. И ревела б до утра на его плече, если б две славные соседки — Клавка и Катька — не прошли мимо кузницы, обронив на ветер слова:

— Позор какой! И откуда только у Радмилы такие родственницы? — ужасалась Катерина, охая, ахая и причитая.