Беглый

Я радостно кивнул. Анна ревнует. Значит — не все еще потеряно. Радостно выскочив на лестничную площадку я было воспрял духом. Однако вне поля воздействия аниного декольте и мне опять сделалось погано. В щель между дверей лифта хорошо видно бездонную бетонную шахту. Если впитаться в резину пальцами, двери можно раздвинуть и нырнуть в шахту не дожидаясь лифта или аниных спортсменов, которые меня и так сюда выкинут через полгода.

Двери подъёмника оказались невероятно тугими. Я сразу вспотел, но добился совсем немного. Резкая нагрузка на мои вялые члены, однако взбодрила. Это, что же это я так из-за проституки несчастной возбудился? Так вот глупо получается?

Да нет! Я ведь это из-за баб в целом. Больно регулярно они меня отвергают в последнее время. С другой стороны — если бы совсем не отвергали, не стал этот мир предсказуемо безопасным и скучным? Чтобы сделал на моем месте великий Казанова Фрейд?

А Фрейд просто выебал бы Раношку, вдул бы по очереди Асе и Ясе, жестко отжарил бы непреступную дорогую штучку Лану, а напоследок обмакнул бы и в раздолбанную годами плечевого пробега Веру Петровну. Он эстет был еще тот — Зигмундо. Ни одной юбки мимо, понимаешь, не пропускал. И опять жеж — я вчера видел как Вера Петровна выходила из ванной на ходу застегивая халат — если не смотреть на ее паскудную рожу, минусовать иссеченую морщинами шею, а сосредоточится на промежутке от низа алебастровых персей до середины черноморских бедер — так она еще ничо так — вполне Винус де Мило.

Решено. Мне предстоит подвинуть Фрейда Сигизмунда Шломо на пьедестале — как только я обзаведусь правильной крышей нужных размеров — я стану иметь всех и вся в разных позах и когда только пожелаю. Не забег в ширину и маленькое бордельеро, а один бесконечный самодостаточный и торжественный промискуитет. Промискуитет чемпионов.

Мысли меня взбодрили. Стоило жить ибо я познал смысл. Заряд бодрости оказался настолько велик, что я решил отправиться пешком. Вот только куда? На Северо-Восток к отцу или в Сергели к моей бедной матушке? И тот и другой районы находились в десятках парсеков от Дружбы Народов. Сергели казались чуточку ближе. На пару световых лет.

Я встал с жёлтой плитки подъезда, отряхнул задницу и бодрым маршем выступил в направлении Сергелей. Если повезет буду там к утру.

Хотя с арифметикой у меня совсем кранты. Вот скажем вышел я с поступательной скоростью из пункта А в пункт Б. Понятный хер, обгоняли меня на этом бесконечном отрезке прямой и гнусные мысли об Анне, и поезд, и автобус, и ментовский козлик, и даже бестолковые велосипедисты в обтягивающих трико. Но из пункта С в направлении пункта Б также вышел объект Х. Смею сделать предположение, что при прочих равных условиях двигался объект Х с гораздо более превосходной скоростью, чем скорость вашего покорного слуги. Потому что когда я пёр уже по Шотику минуя по праву сторону Братские могилы городов-героев, объект Х догнал меня, срулил на обочину и заорал:

— Шурик, гадила ты йобаная, ну-ка, давай канай сюда

Обект Х догнал меня на тёмно-вишневой анексии. Много ли надо ума чтоб догнать пешего на такой доброй кабыле? Я присмотрелся к обекту Х и несмотря на его противные хлыщеватые усики и отсутсвие нагрудной бирки, быстро узнал в нем одной из самых скандальных гадов Зангиоты, а также профессионального Сильвестра Столовой Женьку Авктштоль. Никогда особо Авктштоля не любил и не только из-за подозрительной фамилии- но тут аж слезы радости навернулись.

Хотелось упасть Женьке на грудь, разрыдаться в жилетку и пожалиться на несправедливости судьбы. Но это нельзя делать с такими гадами, как Женя. Он из тех пасторов, что насилуют хорошеньких прихожанок на исповеди, а потом долго шантажируют — пока не надоест. Нет-нет. С этим Сильвестром надобно держать ухи на макушке.

Я оглядел ароматную новизну машины, недешёвый наряд, ювелирные излишества, поганые усики Евгения Авкштоль и испытал укол антисемитизма. Гребаные евреи! Их вина не в том, что они так бесцеремонно разделались с Спасителем. Их вина в том, что сволочам вечно везет в жизни больше меня.

— Куда пилишь-то, миклуха-баклан?

Я приосанился, собирая в узел остатки регулярно унижаемого достоинства:

— Путь мой лежит в далёкие Сергели. И странствую я по причине исключительно спортивного характера — отсидел, понимаешь, в тюрьме ноги. Посмотрите-ка, князь Яухен, как истощились икры ног моих.

С этими словами я задрал ногу в качестве наглядного примера.

— Хорош ноги задирать, садись давай. Подумают еще, я пятуха тут снимаю.

Я радостно рухнул на переднее сидение очень и очень свежей анексии. Женька вытянул из бардачка дезик «Адидас» и опрыскал меня, как прыскали дезинфекцией на пленных в Дахау.

— Смердишь как бурдалак на Волге. Чего опускаться то?

— Да я не опускаюсь. Ползу вверх потихоньку.

Очень хотелось рассказать Женьке все — ведь он поймёт. Но памятуя о его восхищённом преклонении перед хитростями внутрикамерной оперативной разработки, я наступил своей песне на глотку. Совершив бросок через бедро, я быстро перевёл разговор в иное русло.