Беглый

Как истиные тимирязевцы, мы собираем самые крупные ароматно-масляные анашевые головняки и дрова для ритуального костра.

Когда окончательно убитые солнцем и марихуанной одурью Леший и Борька приползают назад высунув языки, начинается вторая стадия ритуала — целебное растирание. Вытянувший черный жребий Леший, теперь трёт себя со всех сторон ладонями, как чесоточный.

Со стороны похоже, будто в Лешего вселился шайтан. Постепенно, под его ногтями и на ладонях начинает собираться чёрный пластилин. Это — ручник. Ручник, микстуру из анашевого цимеса и эпидермиса Лешего, мы аккуратно собираем в фольгу. Для просушки.

Герцог Альба, вытащив из-за Поллинарии Прохоровны Никифоровой, 1902–1968, умыкнутую мною из дома бутылку рафинированного салатного масла, добавляет в анашу сахару. Готовит вкусную хрустящую жарёху. Халва с последствиями.

Коварство Альбиной халвы в том, что она никогда не торкает сразу. Пройдёт два-три часа и пара чашек горячего чая, и вот когда вы уже практически забыли, что приняли это опасное средство, оно обрушится на вас бетонной плитой психоделического кошмара.

Приняв по олимпийскому веслу этой магической жарёхи, и курнув сверху мёртвой кожи Лешего, мы как оглушённые космонавты-подводники выгребаем на дискотеку в седьмую школу. Там мы почти полноправные хозяева. Хотя есть ещё банда корейца Чеснока, но им не до попсовой дерготни, они больше сейчас по дачам в Старых Сергелях работают, по-взрослому.

Пока все дёргано извиваются в цветомузыкальном кошмаре, я забиваюсь с Надюхой в самый угол спортзала. На длинной скамейке для гимнастов со здоровым духом в здоровом теле, я просовываю ладонь ей за пазуху и нащупываю малюсенькую сиську. Она придавливает мою руку к груди острой коленкой и парализует все мои дальнейшие поползновения.

Ну и пусть — мне и так хорошо.

* * *

Нужно было вернуться в Сергели — снять на паспорт отпечатки лица.

Всю дорогу пялился на собственное отражение в витринах и окнах троллейбуса — глаза как у обделавшегося крошки-енота. Да ещё и с отвычки от одной линзы, иногда резко подёргивается левое веко.

Картинка из бестселлера «Возвращение Нервного».

Фотки вышли страшнючие — во первых, я на них совершенно лысый в ярко-голубых контактных линзах Ди. Разве же я мог подумать, что довольно скоро мне придётся пересекать международные границы, и валенковые погранцы разных государств будут подолгу удивлённо на меня таращиться.

В силу обстоятельств я тогда вовсю пользовался добротой Ди — брился женским станком, пялил на себя все её нерозовые футболки и почти все, ну, не самые узкие джинсы. В покое разве, что оставались только лифчики и кружевное негляже.

Хотя то что было у Ди под кружевами, я старался не оставлять в покое не на минуту. Стоило ей выйти из комнаты с дочкой, как я устраивал засаду в ванной, в кухне, а если она прохлопывала крючок — то и в туалете.

Я наивно полагал, что ей очень нравится такое обилие внимания.

* * *

Упаси вас, конечно, бог от отсидки в тюрьме, но это ещё, поверьте, полбеды. Настоящая беда это из тюрьмы освобождаться. Вымогная система начинает вас тут же испытывать на прочность.

Исправились ли? Точно? Сможете ли устроиться на работу без прописки? А без трудовой?

А военкомате как объясните, что из института ушёл в бега, потом в зону, потом снова в бега?

А родина как же без присмотра? Ты родину вообще любишь? Любишь значит должен защищать.

А мою родину- Союз эсэсэр упразднили, извините.

Везде очереди, злые как собаки свободные рыночные люди, наглые чиновники, которые смотрят на тебя как на последнюю безденежную мелкоуголовную шваль, а за идиотские бланки надо тут же платить.

Работы то нет, следовательно и денег тоже нет, и ты снова стреляешь мелочь то у Ди, то у мамы. Мелочи едва хватает на проезд и пачку дешёвых Родопи топорной ташкентской сборки.

И самое паскудное — глубоко внутри я не верю в насущную необходимость паспортов, виз, гражданств, армий, тюрем и участковых приставов. Стоя в очередях с дурацкой бумажкой для того чтобы очередной кретин приложил к ней свою холеную руку — заставляет чувствовать полным кретином себя самого.

А так хочется просто жить и радоваться! Я смотрю на бродячих собак и в очередной раз им завидую. Это не двуногие обезьяны создали самую продвинутую цивилизацию и летаюттеперь в космос. Это собаки создали самую продвинутую цивилизацию. Двуногие вон бегают и занимаются бессмысленным обменом свободного времени на бумаги с подписями и портретами. А собаки просто подходят к ним на остановке, делают печальный взгляд, забирают остатки самсы, проглатывают их — и дальше, по своим, заметьте, собачьим делам. Кстати и в космосе собаки тоже побывали гораздо раньше, чем Юрий Алексеевич Гагарин.

Мне хочется стать бездомной собакой.

* * *

Стучу в знакомую дерматиновую дверь квартиры Димона минут уже, наверное, пять.

Наконец кто-то вяло спрашивает не открывая двери:

— Кто? Кто там?

По голосу это старшая сестра Димона — Любка.

— Любань, а как жизнь? А Диму можно? Димон дома?

Из-за двери слышен странный звук, вроде всхлипа. Бухают они там что-ли с утра или того хуже, ябутся?