Бегущая строка памяти

Часто мы ходили гулять вчетвером: Миша Коршунов, его жена Вика, Алексей Николаич и я. Складывались по рублю и в конце путешествия на набережной выпивали по бокалу шампанского. Но иногда общих денег не хватало, и тогда Алексей Николаич "продавал" нам леденцы. Эти леденцы нужны были для нашего любимца - Кабанчика. У нас была еще одна прогулка: брать такси и ехать на Грушевую поляну. Там - запретная зона и царские угодья, где в свое время охотились и Хрущев, и Брежнев. И вот на Грушевой поляне, перед охотничьими угодьями был маленький зоопарк. В довольно тесных клетках сидели медведи, орлы, кабаны и олени. И вот один кабан - Кабанчик, как мы его прозвали - очень любил сосать взлетные конфетки. Я первый раз видела у животного мимику наслаждения. Он брал конфету в рот, сосал, замирая в наслаждении, закрыв свои белесые ресницы, потом опять быстро-быстро сосал, потом опять замирал и закрывал свои белесые ресницы... В общем, леденцы мы выменивали для этого Кабанчика. И каждый год мы ждали, что вернемся к своим зверям. Однажды приехали - Кабанчика нашего нет, и егерь нам сказал, что его пришлось зарезать, потому что он прорыл нору в соседнюю клетку и съел там барсука. Это была трагедия для всего Дома. Белла Ахмадулина каждый раз повторяла своим напевным голосом: "Кабанчик! Кабанчик! Убили Кабанчика!"...

Через какое-то время моя приятельница Наташа Рязанцева сделала ремонт в своей квартире и облицевала кухню плиткой, которая почему-то называлась "кабанчик" - коричневая узкая плитка. И вот как-то я встретила Беллу Ахмадулину, она меня спросила про общих знакомых, и я рассказала, что Наташа занимается ремонтом и облицовывает кухню "кабанчиком"". "Кабанчиком?! Нашим Кабанчиком! Размазывая по стенам!.. Как можно жить!.." - запела Белла.

458

Однажды весной в Ялту приехал Булат Окуджава с женой Олей. Человек он тихий, замкнутый, но тем не менее мы хорошо общались, куда-то ходили, разговаривали. Открыли новую дорогу для прогулок - узкое ущелье, закрытое двумя горами. Помню, как мы выбирались оттуда - незабываемо прекрасно!.. Ему очень понравилось гулять вместе, потому что я им с Олей открывала Ялту, и, когда они уезжали, он сказал: "Ну, хорошо, Алла, до Москвы". Я говорю: "Москва - разлучница". И в Москве мы действительно мало общались, хотя я его иногда встречала у Бори Биргера, когда мы устраивали там кукольный театр. У нас была даже кукла "Булат Окуджава". Есть фото: Окуджава сидит, а я стою над ним с его куклой. Но тем не менее мы не общались уже так, как в Ялте.

Потом прошло какое-то время, я читаю "Путешествие дилетантов", и где-то к концу один персонаж - другому: "... как говорит наша прекрасная актриса госпожа Демидова, Москва-разлучница". Я подпрыгнула до потолка и в следующий раз, увидев его, рассказала, как это было для меня неожиданно. Он говорит: "Да? Я даже хотел там написать "наша превосходная актриса", но редактор меня остановила, поэтому определение менее восхитительное". Тем не менее он подписал мне книжку: "Алле Демидовой, вдохновившей меня на фразу в этой книге".

Однажды мы с Борей пришли к нему домой в Безбожный переулок. У него над столом был иконостас портретов, были там и незнакомые мне люди, и портрет Набокова. И вдруг я увидела свою фотографию, причем - открытку бюро кинопропаганды, ужасную. Я спрашиваю: "Почему?!" Ответила Оля: "Потому, что вы его любимая актриса..."

1987год, 21 июня. Гости у Бори Биргера. Оживленный, не похожий на себя Булат. Оля расска

459

зывала, что Булат боится икон, креста, церкви. Недавно она крестила и освящала квартиру.

Зовут друг друга "Мишенька"-. Например: "Мишенька, там на стене крест". - "Ну и что, Мишенька, это к добрую...

Как-то меня попросили вести его концерт в Доме актера на Тверской. И я целый вечер была с ним на сцене, вела всю черную работу, для меня очень не свойственную: брала записки, что-то отвечала, раскручивала его на какие-то песни и т.д. А потом, когда вечер кончился, он мне даже не сказал "спасибо". Только Оля ему напомнила: "Булат! Ты скажешь Алле "спасибо" за то, что она крутилась с тобой на сцене?" Он: "Да? Ну, хорошо". В этом - его немногословие, несуетность, спокойствие и, может быть, некоторая жесткость.

Когда был его юбилей в театре Райхельгауза, на площади перед театром стояла толпа. А он, такой же несуетный, сидел с семьей в ложе и так же спокойно, как в Ялте, как дома, как за столом у Бори, - сидел и смотрел, как его восхваляли со сцены. И только поморщился, когда Ярмольник вышел и подарил ему телевизор. Его явно покоробил этот купеческий жест.

Когда он получил дачу в Переделкино, он там жил один, потому что Оля жила в городе с их сыном Булатиком, и он приглашал к себе, очень любил гостей. Но "Москва - разлучница", я там была всего один раз и запомнила только его коллекцию колокольчиков. Я сказала: "У меня тоже есть колокольчики, надо бы нам обменяться одинаковыми". Так это и повисло в воздухе.