Бегущая строка памяти

И вот прошло много лет. Я опять оказалась в Швейцарии и сказала своим друзьям: "Мне хочется вспомнить тот собачий ресторан и гостиницу. Как бы их найти?" Мы побродили и наконец нашли ту гостиницу. Она привокзальная. Вокруг стоят проститутки - в красных лаковых юбках, с рыжими патлами - как шарж. А я их тогда принимала за хорошо одетых экзотических женщин! И гостиница наша была для одноразового пользования. Но ее, наверное, было выгодно снимать для туристов вроде нас.

Когда мы летели в Швейцарию, вся съемочная аппаратура и пленка были в наших чемоданах. И мы боялись, что, когда будут просвечивать чемоданы, пленку засветят (мы еще не знали, что так засветить нельзя).

В Женеве мы снимали контрабандой, потому что за любую съемку запросили бы огромные деньги. Ну, например, оператор контрабандой ставил камеру, а я должна была перебежать с одной стороны улицы на другую перед идущими машинами, чтобы возникло ощущение тревоги и стало ясно, что я куда-то спешу. Машины идут, Лариса мне машет рукой, я ставлю ногу на мостовую - все машины останавливаются и меня пропускают. Хорошо. Второй дубль. Опять то же

448

машины останавливаются и пропускают пешехода - меня.

Мы так этот проход и не сняли, пройти перед идущими машинами оказалось невозможно. Сейчас, кстати, в Женеве мало кто бы пропустил, а тогда останавливались все.

Во время международного хоккейного матча нужно было снимать и меня, и хоккей. И меня - с разрешения нашей сборной - посадили за лавкой, где сидят запасные игроки. Я первый раз была на хоккейном матче и не очень понимала, что происходит. Обратила внимание на какую-то дебильность игроков, которых все время теребил тренер: "Поддерживайте! Поддерживайте!" А они только друг другу говорили: "Ну, давай, давай!" Что "давай"? Куда "давай"?! Правда, я заметила одного игрока, он был немножко горбатый, как Квазимодо, который вроде бы не очень и двигался, замирал, как паук, потом что-то быстро делал и шайба была в воротах. Когда он приходил на скамью запасных, тренер к нему не приставал, и он - единственный - не говорил это слово "давай!". Молча садился, молча отдыхал, а потом опять мчался и забивал шайбу. И он мне так понравился! Я спросила: "Кто это?" - "Фетисов". Кто такой Фетисов? Потом мне объяснили, что это первый игрок. А тогда я думала: вот в этой несуетности - смысл своего дела. И Лариса - абсолютно такая же, вся зашоренная, под колпаком своего дела. Для нее не существует мир, другие люди - у нее все идет в одно.

Кстати, этот международный матч передавали в Москве по телевизору. И мои домашние видели, как я там сижу и смотрю хоккей.

Наши выиграли, и в их честь устроили прием. Лариса пошла, ей нужно было договориться с Фетисовым, чтобы доснять его крупный план в Москве. А я, как ни была влюблена в Фетисова, не пошла, потому

449

что заразилась от Ларисы гриппом - мы ведь спали в одной кровати.

И вот в Москве, летом, - досъемка. Снимали закрытый каток на "Динамо". Я говорю: "Лариса, я приеду, мне интересно, кто такой Фетисов". Жду, группа уже собралась, а он, естественно, опаздывает - "звезда" должна опаздывать. И вдруг я слышу открытые гласные и противный тембр. Я думаю: "Что за гадость там идет?!" - и входит какой-то коротышка с золотой фиксой, в шелковой футболке, натянутой на бицепсы - Фетисов. Я ушла. А по дороге вспоминала историю Павла Григорьевича Антокольского, с которым была в свое время хорошо знакома. Он рассказывал, как, будучи молодым поэтом, в 20-е годы зашел в ресторан и увидел в углу за столиком своего кумира Игоря Северянина. Подумал: "ананасы в шампанском", "мороженое в сирени"... Северянин пил водку и закусывал селедкой. "И я, - говорил Антокольский, - впервые понял разрыв между автором и его произведением".

В это же время Лариса переезжала вместе с Элемом Климовым на новую квартиру. На набережной, недалеко от гостиницы "Украина", 1-й этаж. Я туда заходила, кое-что мне нравилось, но что-то в этой перестройке стен было от кино - какая-то режиссерская мысль, желание расширить пространство, как в павильоне. Кухню соединили с большой гостиной, гостиную- с кабинетом, где на кресла были накинуты редкие в то время меховые шкуры. Лариса очень любила и гордилась своим домом. Она была из Киева, и думаю, что, как все талантливые провинциалы, она хотела утереть нос столичным.

Или, например, она мне рассказывала. Вдруг ей звонит Фурцева и спрашивает: "Лариса, я вас видела на каком-то приеме, у кого вы одеваетесь?" - "У Зайцева". - "Ах, как интересно, дайте мне телефон..." Ларисе это льстило.

450