Бейкер-стрит, 221

В общем, можно сказать, что перипетии Столетней войны очень тесно переплелись с событиями войны Гражданской. Но если в столкновении Северных и Южных штатов победили федераты-северяне, то в схватке Монлезье и Кэппулов победителей не оказалось. Как всегда и бывает, погибли самые отважные, а уцелели те члены обоих кланов, что остались в тылу и занимались поставками в армию северян сапог с отваливающимися через сотню шагов подметками, а в армию конфедератов — мяса «с душком»…

А после Гражданской войны пришло их время. Правила схватки стали иными. Теперь дело решало не умение первым выхватить револьвер — но способность тихо и незаметно скупить акции нужной компании. Столетняя война стала войной экономической.

Нет, выстрелы еще порой звучали, — но уже скорей как исключение. И — никаких скидок на старинные обычаи и традиции стрелявшим уже не делалось — шли под суд как обычные уголовные преступники.

Поначалу, в годы Реконструкции[17], перевес в экономическом соперничестве клонился на сторону Кэппулов. Но Монлезье в очередной раз доказали, что не привыкли теряться в изменившейся обстановке, — и постепенно положение выровнялось.

Как и в самые кровавые времена вендетты, ни один выстрел в этой войне не оставался без ответа. Когда Кэппулы выбили концессию на постройку железной дороги, проходящей через Ост-Кемпен и грозившей нанести изрядный ущерб речному бизнесу Монлезье, — французы отплатили тем, что втрое подняли цену на сплавляемый по Клайду лес. И шпалы Кэппулам пришлось возить за тридевять земель, в результате стройка оказалась вовсе не такой доходной, как предполагалось… Когда Монлезье вторглись в традиционную сферу Кэппулов и возвели на своих землях огромный маслозавод, работающий на новой для Иллинойса культуре — рапсе, для заводиков правобережья, давивших традиционный подсолнечник, наступили черные дни. Но Кэппулы ответили тем, что протащили в конгрессе Иллинойса законопроект о переводе штата на газовое освещение (взяв подряд на его реализацию). В результате Монлезье несколько лет имели трудности со сбытом дешевого рапсового масла — и завод окупился гораздо позже, чем планировалось…

И конечно же, главным полем битвы стала Чикагская биржа. Если Кэппулы были заядлые «быки», то Монлезье, разумеется, не оставалось ничего иного, как стать «медведями». Ах, какие изящнейшие корнеры и рискованнейшие демпинги[18] в исполнении соперничающих кланов хранят летописи Чикагской биржи! Люди, способные видеть романтику в бесстрастных колонках цифр, наверняка восхитятся этими финансовыми дуэлями не меньше, чем любители крови и выстрелов — подвигами Роже Монлезье-Гоша, в одиночку выходившего против полудюжины Кэппулов…

Однако к началу нового, двадцатого века стала намечаться тенденция, сильнее и сильнее тревожащая ревнителей традиций, засевших в Ост-Кемпене и Вест-Кемпье. Смерть полковника Илайи Кэппула и даже кровавые схватки Гражданской войны все более становились историей для молодых членов кланов, расселившихся по всем Штатам, — историей зыбкой и нереальной. Законы же коммерции были вполне конкретными и очевидными. Они, эти законы, гласили: в бизнесе нет друзей и нет врагов — есть Господин Доллар и Госпожа Прибыль.

Всё чаще до непреклонных стариков доходили вести: то там, то тут Кэппулы (вернее, носители клановой «К») затевают совместные финансовые проекты с Молезье-Имярек. Хуже того, даже член возглавлявший клан семьи, Абрахам Кэппул, не устоял — вложил деньги в техасскую нефть совместно с луизианским Монлезье-Рошфором…

Старики негодовали, но век их кончался.

Как ни странно, ярой поборницей примирения с Монлезье выступила Ревекка Кэппул (в девичестве — тоже Кэппул), внучка небезызвестного генерала, собиравшего в Джорджии коллекцию бриллиантов… Хотя Ревекке как раз довелось пострадать от одного из последних выстрелов Столетней войны: в 1903 году в Европе, в Ницце, был убит ее младший, горячо любимый брат Джеремия — студент Гёттингенского университета. Убил его на дуэли молодой офицер Жан-Мари Монлезье-Сюрмер, советник американской военной миссии во Франции.

Впрочем, вполне возможно, что два молодых человека дрались вовсе не за фамильную честь. Не исключено, что обоим просто вскружила головы одна и та же красотка, а старые счеты послужили лишь катализатором в конфликте…

Как бы то ни было, поединок состоялся. Надо сказать, что в те времена институт дуэли в Европе пришел в упадок. В качестве дуэльного оружия шпагу и рапиру вытеснили пистолеты — причем не мощные нарезные системы, а устаревшие гладкоствольные, изготовленные таким образом, что попасть в противника с тридцати шагов (обычное расстояние для тогдашних поединков) можно было чисто случайно. Дуэлянты обменивались безвредными выстрелами, и все долги чести считались уплаченными.