Бейкер-стрит на Петроградской

Я пригласил оформлять картину молодого художника, склонного к западной манере (сейчас он живет в Голландии), — Марка Каплана, с которым мы работали на «Сентиментальном романе».

Вспомнились лекции Евгения Евгеньевича Енея, который оформлял Г. М. Козинцеву почти все его картины. Это были лекции о маньеризме — важнейшей особенности работы и мировоззрения художника в кино.

— «Правильно» и «красиво» — разные вещи! — втолковывал нам с легким венгерским акцентом Еней.

Неожиданность и случайность, странность, какой не увидишь в бытовых интерьерах, свободное отношение к композиции, отсутствие догм — вот что называл «маньеризмом в кино» этот мастер.

— Выражайте сомнения по поводу того, что на первый взгляд кажется бесспорным. Бесспорное — это скука, а случайность — это радость и свежесть. — Эти слова Евгения Евгеньевича помню до сих пор.

Енею вторил Козинцев:

— …Если работал художник, то для искусства важнее его ошибки, чем чужие исправления…

Мы с Марком засели (а ведь я тоже в прошлом был сценографом) за сочинение нашего понимания викторианской Англии.

И сделали великое открытие: материальная жизнь России последней трети девятнадцатого века НИЧЕМ не отличалась от жизни остальных европейцев, англичан в том числе. Конечно, планировка дома в Англии делается до сих пор на двух уровнях. А вот вещи, реквизит, мебель, посуда, ширмы, ковры, газовые светильники, обои, оконные рамы, двери — все в те времена было едино.

Много раз в течение многих лет я слышу не совсем приятные вопросы:

— Почему это у вас, как ни странно, так все удачно получилось?

— Надо же! С чего бы вдруг?

— Как вам удалось передать английский стиль?

Да никак! Мы его представили себе, а не передавали. И русский зритель клюнул на нашу Англию. И не только русский.

Вещи были подлинные. Цех реквизита на «Ленфильме» не был еще разворован… А столовое серебро, фарфор и хрусталь мы приносили из дома…

Композитор Владимир Дашкевич долго не мог понять, чего я от него хочу, когда твержу об «имперском, викторианском» музыкальном стиле.

Наконец я засел ночью к радиоприемнику с диктофоном в руках и записал сквозь рев глушилок позывные дорогого моему сердцу Би-би-си. Ночью было слышнее.

А утром по телефону из Ленинграда в Москву я проиграл Дашкевичу свои записи.

Реакция его была мгновенной:

— Бриттен на темы Персела!

Он положил телефонную трубку на рояль, и… я услышал ту мелодию, которую все вы знаете. Дашкевич всегда был превосходным стилистом, но тут он превзошел самого себя.

Итак, затея называлась «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» — парный конферанс, две стороны одной медали.

Это была моя первая работа с оператором Юрием Векслером.

Мы пустились в плавание, не разведав берегов.

А пристать к другому берегу нам довелось лишь через восемь лет…

ЧЕРЕП ДОЛИХОЦЕФАЛА

Вместо фамильного дома в Кракове — съёмная квартира на Бейкер-стрит. — Моя эпопея с Ливановым начинается, и я еще не знаю, что меня ждет на этом пути. — Несколько замечаний о непростом характере. — Заслуги перед Отечеством и Британской империей.

С самого начала я знал, что Холмса должен играть Василий Ливанов. До этого он снимался у меня в «Ярославне», где был лохматым и драчливым, пьяным рыцарем Бенедиктусом. Это он пел голосом Михаила Боярского:

…Барон Жермон поехал на войну…Его красавица женаОсталась ждать, едва живаОт грусти и печали.Одна в расцвете юных лет,Одна с утра, одна в обед,Она могла бы подурнетьИ даже просто помереть, —

Но ей не дали Маркиз Парис,Виконт Леонт,Сэр Джон, британский пэр,И конюх Пьер…

Стоит заглянуть в рассказы Конан Дойла, и вы убедитесь, что в десятках этих рассказов Шерлок Холмс статичен, характер его не развивается, он — «маска».

Холмс — позер, он не говорит, а вещает.

Все эти качества счастливым образом совпадали с особенностями характера Василия Ливанова.

Он родился в семье знаменитого мхатовца Бориса Ливанова, от которого унаследовал не только страсть к лицедейству, умение рисовать и литературный дар, но и сохранил в зрелом возрасте мальчишеское начало (желание «поиграть в англичанство»).

Я помню Василия Борисовича на улицах Кракова в ту пору, когда снимали «Ярославну». Он твердил, что он католик, искал фамильный дом, в котором якобы родилась его мать Евгения Казимировна, полька по происхождению. На вид Ливанов был абсолютным европейцем — ладный костюм, бритое до синевы лицо, волосы покрыты слоем бриолина. Осталось сбрить усы, с которыми он никогда не расставался, — и будет вылитый Холмс с черепом долихоцефала.