Белая борьба на северо-западе России. Том 10

В Нарве штаб корпуса снова собрался. Помещен он был в доме Бека, недалеко от понтонного моста. Дом этот принадлежал родственникам нашего военного чиновника Максимилиана Бека, упомянутого выше. Просуществовав короткое время, штаб был, за ненадобностью, расформирован, и его офицеры получили новые назначения в других частях Северо-Западной армии. Я лично попал в штаб 2-й стрелковой дивизии генерала Ярославцева, где начальником штаба застал, как уже упомянуто было, полковника Прокоповича. В Митаве осталось очень немного из бывших офицеров штаба корпуса, главным образом по семейным причинам.

Г. Галактионов⁷⁵

Первое движение из Риги на Венден⁷⁶

1 июня наша средняя колонна в составе пехотной роты (отряда князя Айвена) и немецких (ландесвер) частей: пулеметной роты и одного орудия под общей командой ротмистра фон Иене двинулась в 6 часов утра из Иегеля по Псковскому шоссе. Мы шли на Боловск, попутно очищая полосу движения от большевиков.

К ночи 1 июня отряд прибыл в Зегевольд, а утром 2-го тронулся далее и того же дня остановился в Рамоцком. Небольшие и частые партии большевиков, рассеявшихся от беспорядочного отступления по лесам, добровольно выходили к нам навстречу, и мы их почти не задерживали, а только обыскивали. Как большинство Красной армии, это были люди насильно мобилизованные, местные и вовсе не сочувствовавшие большевизму, элемент неопасный.

3 июня рано утром отряд выступил из Рамоцкого, но, пройдя версты 4–5, колонна остановилась у корчмы «Мелтур».

Среди нас пошли какие-то смутные слухи, что эстонцы не хотят нас пускать дальше. Время подходило к полудню, а мы все еще стояли на месте и никуда не трогались.

Ротмистр фон Иене уехал обратно в Рамоцкое для переговоров по телефону с майором Флетчером.

Послышалась команда:

– Командиры русской роты, вперед!

Подходит поручик Скудрэ ко мне и передает, что меня просят вперед. Пройдя шагов 50, я увидел сидящего верхом на лошади пресловутого ротмистра Гольдфельда с неизменным моноклем в глазу и двух пеших офицеров, одного в латвийской форме, другого в эстонской.

Офицер в латвийской форме обратился ко мне с вопросом:

– Вы командир русской роты?

Я ответил утвердительно.

– Вы можете идти дальше, но немцев мы не пустим и, если они хоть шаг сделают вперед, – будем стрелять в них.

Ротмистр Гольдфельд, пока говорил офицер, в знак подтверждения качал головой после каждого сказанного мне слова, хотя я и знал, что он ничего не понимает по-русски.

Картина приняла совершенно другой политический оборот: начиналась внутренняя вражда и старые личные счеты; наша общая задача откладывалась в дальний ящик.

Мое положение становилось двойственным, вернее, дипломатическим, и особенно неприятным потому, что я был связан подчинением ротмистру Иене.

Я знал твердость убеждения немцев, что они если не добровольно, то силой, но будут пытаться двинуться вперед (что впоследствии и было), и боялся, чтобы они меня не втянули и не впутали в свою междоусобицу.

В душе я твердо и определенно решил, что роты не дам для кровавых расчетов, если дело до этого дойдет. План деятельности русского отряда, а в данном случае моей роты, был ясен: борьба с большевиками, а не между собой. Колонна вернулась обратно в Рамоцкое.

Здесь уже красовался эстонский бронепоезд, а по станции путались эстонские офицеры и солдаты. Все свои политические обвинения по отношению к нам, русским, они выражали довольно наивно и узко:

– Какие же вы русские, если у вас немецкое обмундирование?

Что можно было возразить на такое замечание? Как будто с переменой цвета сукна и костюма должно безусловно измениться и наше русское чувство и убеждение на немецкое, хотя у нас и были отличительные знаки: национальные ленточки на рукаве, погоны и кокарды.

Броневик вскоре исчез. Казалось, будто стихло. Отряд остался в Рамоцком.

Утром 4 июня я получил приказание к 12 часам дня быть в штабе у ротмистра Иене для обсуждения создавшегося положения, где будет и майор Флетчер.

В Рамоцком появились новые немецкие части. После совещания майор Флетчер беседовал со мной отдельно. Наш разговор произошел на перроне станции. Он спросил меня, выступлю ли я активно с немцами против эстонцев. Я ответил отрицательно. Тогда он мне задал другой вопрос: согласен ли я охранять железнодорожный путь и станцию от порчи. Я сказал:

– От большевиков – да.

На этом окончился наш разговор. Положение сильно обострилось – казалось, что немцы действительно решили испробовать свою силу.

Мне очень не хотелось быть замешанным в эту надвигавшуюся драку и невинно заслужить несправедливый упрек со стороны латышей и эстонцев как явному сообщнику и стороннику немцев в междоусобице и тем самым бросить тень недоброжелательства на весь отряд князя Ливена.

Вечером, часов в 9, я собрал всех офицеров своей роты, обрисовал им картину создавшегося печального момента и добавил, что обстоятельства заставляют меня немедленно ехать в Ригу в штаб отряда с докладом о положении вещей.