Белая масаи. Когда любовь сильнее разума

Дискотека снова проходит успешно. Я договорилась с Лкетингой, что мы вместе произнесем прощальную речь в полночь, так как люди не знают, что мы уезжаем. Однако через некоторое время мой муж куда-то ускользает. Когда приходит время, я прошу ветеринара перевести мою речь на суахили для рабочих и на язык масаи для местных. Джеймс выключает музыку, и все в изумлении замолкает. Я нервно стою посреди комнаты и прошу минуту внимания. Во-первых, извиняюсь за отсутствие мужа. Затем с сожалением сообщаю, что это наша последняя дискотека и что через две недели мы покидаем Барсалой, чтобы начать новый бизнес в Момбасе. Мы не можем больше здесь жить, поскольку наша машина обходится нам слишком дорого. Мое здоровье и здоровье дочери тоже постоянно в опасности. Я хотела бы поблагодарить всех за доброе к нам отношение и пожелать всем удачи в строительстве новой школы.

Не успеваю я закончить свою речь, как все приходят в сильное волнение и начинают говорить одновременно. Даже шериф расстроен, он говорит, что теперь, когда я так хорошо вписалась в здешнюю жизнь, я не могу просто так уехать. Жителям будет не хватать нас и нашего магазина. Мы внесли в жизнь каждого из присутствующих столько разнообразия, не говоря уже о помощи с машиной. Тронутая этими словами, я прошу снова включить музыку, чтобы вернуть веселье.

Среди суматохи рядом со мной оказывается молодой сомалиец. Он тоже сожалеет о нашем решении. Он всегда восхищался тем, что я сделала. Я приглашаю его выпить содовой и, пользуясь случаем, предлагаю приобрести оставшийся в магазине товар. Он тут же соглашается. Когда я проведу инвентаризацию, он заплатит мне полную закупочную стоимость. Он купит даже весы, которые стоят огромных денег. Затем мы беседуем с ветеринаром. Для него наш отъезд тоже новость. Однако он меня хорошо понимает. Он надеется, что в Момбасе Лкетинга придет в себя. Наверное, ветеринар единственный, кто понимает истинную причину отъезда.

Мы заканчиваем праздник в два часа ночи, но Лкетинги все нет. Я спешу в хижину, чтобы забрать Напираи. Мой муж сидит и разговаривает с матерью. На вопрос, почему его не было, он отвечает, что это не его вечеринка, потому что это не он, а я хочу уехать. Я не спорю. Решаю переночевать здесь – у меня мелькает мысль, что, может быть, это моя последняя ночь в Барсалое.

При первой возможности я рассказываю Лкетинге о нашей сделке с сомалийцем. Сначала он злится и заносчиво заявляет, что не будет вести с ним переговоров. Так что инвентаризацию мы проводим вместе с Джеймсом. Сомалиец просит, чтобы товар ему привезли через два дня, чтобы он смог расплатиться сразу за все. Стоимость одних только весов составляет треть от общей суммы.

У нашего дома продолжают появляться люди, которые хотят что-то купить. Все уже забронировано вплоть до последней чашки. Двадцатого числа я хочу получить деньги, а утром на следующий день каждый может забрать свой товар, таков договор. К сомалийцу я еду с мужем. Он торгуется из-за каждого шиллинга. Когда я приношу весы, он их тут же забирает. Он хочет взять их с собой в Момбасу. Лкетинга не желает понимать, что они нам больше не нужны, в то время как кто-то другой сможет ими пользоваться. Нет, весы поедут с нами! Меня бесит, что мы теряем из-за них кучу денег, но я молчу. Больше никаких споров перед отъездом! У нас еще есть целая неделя до двадцать первого мая.

Дни проходят в ожидании, и мое внутреннее напряжение растет по мере приближения отъезда. Я не задержусь здесь ни на минуту. Приближается последняя ночь. Все несут деньги, а мы отдаем то, что нам уже не нужно. Машина полностью загружена, в доме остались только кровать с москитной сеткой, стол и стулья. Мать была с нами весь день и присматривала за Напираи. Она огорчена нашим отъездом.

Ближе к вечеру в деревне у сомалийцев останавливается машина, и мой муж отправляется туда в надежде, что привезли мираа. Тем временем мы с Джеймсом составляем маршрут. Мы оба очень рады долгому путешествию, но волнуемся – ведь до южного побережья почти полторы тысячи километров.

Между тем Лкетинги нет уже больше часа, я начинаю нервничать. Наконец он появляется, и по его лицу я сразу понимаю, что что-то не так. «Мы не можем уехать завтра», – объявляет он. Конечно, он снова жует мираа, но на этот раз он серьезен как никогда. У меня внутри все закипает. Я спрашиваю, где он был так долго и почему это мы не можем уехать завтра. Он смотрит на нас с Джеймсом мутными глазами и объясняет, что старейшины недовольны тем, что мы собираемся уехать без их благословения. Мы не можем так просто уехать.