Белая масаи. Когда любовь сильнее разума

Однажды к нам наведывается местный шериф и выражает свою озабоченность тем, что жители голодают. Он знает, что в магазине еще осталось несколько мешков кукурузной муки, и просит продать хотя бы их. Я неохотно иду в магазин, чтобы пересчитать запасы. Лкетинга отправляется со мной. Когда мы открываем первый мешок, меня едва не выворачивает наизнанку. Сверху кишат толстые белые личинки, а между ними резвятся маленькие черные жучки. Такая же картина наблюдается в остальных мешках. Пошарив в личинках, шериф сообщает, что задет только верхний слой. Но я отказываюсь выставлять это на продажу. Между тем новость, что у нас все еще есть кукурузная мука, распространяется словно лесной пожар. Все больше и больше женщин осаждают магазин и желают ее купить. Посоветовавшись с мужем, я предлагаю раздать все бесплатно. Шерифу эта идея не по душе – он говорит, что это приведет к мордобою и кровопролитию в самое ближайшее время. Поэтому разумнее все это продать, но по сниженной цене. Пятьдесят с лишним человек стоят у магазина с мешками и сумками наготове. Но я не могу прикоснуться к муке, я боюсь этих личинок. Да и в конце концов у меня на руках Напираи. Нам явно нужен помощник.

Оставив Лкетингу с шерифом, отправляюсь в хижину матери за старшим братом. Он там и идет со мной в магазин. Напираи я оставляю с матерью. Мы возвращаемся как раз вовремя: люди уже берут здание приступом, в то время как шериф пытается сдержать их натиск. Лкетинга уже начал отпускать товар. Каждый может купить не больше трех кило муки. Я кладу на весы гирьки и принимаюсь обслуживать покупателей. Лкетинга с братом расфасовывают неаппетитную продукцию. Мы работаем как проклятые и рады, что шериф приглядывает за порядком. К восьми вечера весь товар распродан, а мы едва шевелимся. Зато мы снова при деньгах.

Конечно, хорошая торговля и уверенность, что наш магазин нужен людям, очень для меня важны. Но сейчас мне нужно к ребенку. Обеспокоенная, мчусь в темноте к хижине. Мой ребенок не видел груди больше шести часов, и я ожидаю увидеть мою совершенно обезумевшую без материнского молока дочь. Я подхожу к хижине, но слышу не плач ребенка, а пение матери. Заползаю внутрь и замираю. Моя девочка сосет большую, длинную, черную грудь. Я не могу не восхищаться этим зрелищем. Мать смеется, протягивая мне моего голого ребенка. Когда Напираи слышит мой голос, она кричит и теперь хочет получить мою грудь. У меня до сих пор нет слов – я не могу понять, как мать смогла так долго успокаивать ее своей пустой грудью.

Через некоторое время появляется муж, и я рассказываю ему об этом. Он смеется и говорит, что здесь это в порядке вещей. Сагуну тоже приносили к матери еще совсем малышкой. Мать получает первую девочку в качестве помощницы по дому. Она воспитывает ее практически с рождения, кормит грудью и коровьим молоком. Я смотрю на дочь. Несмотря на то, что она вся в грязи и пахнет дымом, я очень довольна. И вместе с тем я уверена, что никогда никому не отдам своего ребенка.

Напившись у матери чаю, мы возвращаемся к себе. Лкетинга с гордостью несет Напираи. У двери нас поджидает шериф. Придется поить его чаем.

Во время чаепития Лкетинга неожиданно встает, вынимает из копилки двести шиллингов и протягивает шерифу. Я не понимаю, зачем он это сделал, но пока помалкиваю. Когда шериф уходит, узнаю, что он потребовал плату за помощь в охране магазина. Меня это бесит, потому что он снова нас обманул. Он сам хотел, чтобы мы продали муку, а следить за порядком – его обязанность, за которую ему платит государство. Я пытаюсь спокойно объяснить все это Лкетинге, и мне приятно видеть, что на этот раз он со мной согласен.

Магазин между тем остается закрытым. Последнее время к нам зачастил парень-помощник. Меня он не беспокоит, чему я очень рада, но, судя по разговорам, которые он ведет с Лкетингой, ему явно что-то нужно. Когда я заговариваю об этом с мужем, он отвечает, что парень недоволен тем, как его рассчитали. Сейчас у меня нет ни времени, ни желания входить во все это – тем более парня нанял Лкетинга, не посоветовавшись со мной, значит, пускай сам и разбирается.

Наша жизнь идет своим чередом. Напираи растет не по дням, а по часам и становится хорошенькой пышечкой. Мне до сих пор нельзя показывать ее незнакомым людям. Каждый раз, когда кто-то приближается, Лкетинга прячет ее под одеяло. Ей это совсем не нравится.

Однажды, вернувшись с реки, мы хотим пойти в чайный домик, но тут к Лкетинге подходит старейшина, отец парня-помощника. Завязывается разговор. Муж просит меня подождать, а сам идет к «полицейской будке». Там я вижу шерифа, егеря и парня из магазина. С беспокойством наблюдаю за ними издалека. Напираи спит у меня в канге. Проходит уже больше пятнадцати минут, а мужчины по-прежнему что-то обсуждают. Я иду к ним.

Судя по лицу мужа, разговор серьезный. Он зол; идет жаркий спор, в то время как парень наблюдает за происходящим, стоя в сторонке. Постоянно звучат слова: duka и shop. Поскольку шериф говорит по-английски, я хочу знать, в чем дело. Но он не удостаивает меня ответа.