Белая молния

Старший лейтенант смутился. Он знал причуды Курманова — неожиданно подбрасывать вопросы «на засыпку». Насчет вращения Земли, например. Но то он летчикам обычно задавал. А он, врач, тут при чем? И при чем тут киты?

Старший лейтенант пожал плечами:

— Бывают чудеса, товарищ майор.

Курманов слушал его и не слушал. Думая о своем, он мысленно спорил со старшим лейтенантом: «Чудеса, говоришь? Нет, доктор, на свете чудес не бывает. Все в жизни объяснимо. Когда не знаешь, чудеса, а узнаешь — и никаких тебе чудес».

На командном пункте Курманов позвонил домой:

— Надя! Ты с билетами-то как решила? Не отнесла. Вот молодец. Конечно, сходим… А то запустили мы с тобой культурное воспитание.

Вместо эпилога

На место Дорохова в полк прибыл новый командир. Молодой, но постарше Курманова. Пошли слухи — Курманова будут куда-то переводить. Для пользы службы. Но ему было уже как-то все равно, Где он будет служить — в своем полку или переведут в другой. Его даже не волновало, какую позицию займет к его полетам новый командир. Курманову важнее всего в жизни было выяснить, почему летчика подстерегает опасность на выгоднейшем для воздушного боя маневре, таком маневре, без которого невозможно по-современному воевать. Курманов был теперь убежден, что разгадку этого явления надо искать на земле. Если создать самолету соответствующий режим, то многое можно будет понять. Он верил: в конце концов найдутся и возьмут верх вещественные, осязаемые доказательства, а не те, которые пришли на ум, ищущий виновника. Если будет доказана невиновность капитана Лекомцева, то все летчики непременно станут применять в воздушном бою (он верит в это!) когда-то считавшийся «немыслимым» маневр. Так ему хотелось, так думалось… Но надо было ждать… ждать… Терпеливо и даже мучительно ждать разгадки полета капитана Лекомцева.

Когда становилось невмоготу, Курманов шел на спортплощадку. Его все чаще и чаще видели там. Гонял футбол, чтобы как-то успокоить себя. Однажды на площадку прибежал посыльный: «Товарищ майор, всех летчиков приказано собрать в клубе. Генерал Караваев летит».

Курманов шел в клуб медленно. Неподвижно лежали в низком небе облака, ветра не было, нудно и редко падали почти невидимые капли дождя. Ощущение какой-то дикой пустоты наполняло его неспокойную душу. Ни о чем не хотелось думать.

В клубе генерал Караваев пригласил майора Курманова сесть за стол, сам поднялся и стал читать летчикам полка письмо. Письмо было от Генерального конструктора. Адресовано майору Курманову. Вот маленькая выдержка из него:

«…Ваше мужество, бесстрашие и высокое летное мастерство помогли конструкторскому бюро раскрыть тайну поведения самолета на… режимах. Благодаря Вам, Григорий Васильевич, загадки больше не существует. Вы помогли КБ значительно расширить боевые возможности самолета…

Желаем Вам успешных полетов, прославляющих славную авиацию нашей Родины».

Курманов устремил в зал ищущий взгляд, нашел в задних рядах Лекомцева. К Лекомцеву оборачивались летчики, кто-то толкал его в плечо. А тот сидел с задумчивым видом, кажется, только один его вздернутый нос принимал дружеские жесты летчиков. Лекомцев понимал свою невиновность, но и отчетливее представлял себе возможности самолета и не полностью использованные свои возможности.

«А как они, первые?» — вспомнил Курманов давний вопрос Лекомцева и подумал: «А это уж теперь надо спросить у тебя».

Майор Курманов был вызван к Главнокомандующему Военно-Воздушными Силами.

Накануне отъезда в Москву он зашел к подполковнику Ермолаеву.

— Петрович, ты с Дедом переписываешься. Адресок бы его, а?..

КОСОЙ БОР

Сквозь кудлатые тучи робко сочилась утренняя заря. Капитан Козодой прильнул к окну и увидел на рулежной дорожке движущиеся огни — Кудияров выкатывал самолет из укрытия. И куда он в такую муть спешит? В капонире тепло, сухо и полный штиль, а стоянка, как полюс, открыта всем ветрам. Кудиярову не перечь, любит упрямиться: «А что нам, товарищ капитан, ваши тучки-мучки? — Мы — всепогодные». Это он, конечно, самолетом своим гордится. Так-то оно так, Кудияров, да только летчика не забывай. Пусть у тебя и сам комдив Зарубин — ему ведь тоже соответствующая погодка предписана. А раз так, то и он, синоптик Козодой, не пятое колесо.

Зарубин, конечно, помудрей. Он из дома справляется о небесных делах. Нынче аж в полночь звонил. Козодой дежурил, и ему все равно — когда ни потревожь, но он-то, Зарубин, чего бодрствует. Знать, приладился, не открывая глаз, на ощупь брать в темноте телефонную трубку: «Козодой, как там, на горизонте?»