Беллинсгаузен

Иногда шум от бурунов нёсся со всех сторон. Приходилось спускать катера и тянуть шлюп на буксире. Часто при пальбе орудий, даже не заряженных ядрами, но в ясную погоду, айсберги разрушались от сотрясения воздуха. Исполины были настолько источены водою, настолько стары, что рассыпались стеклярусом, рушились в воду с тяжёлым грохотом.

Как-то раз, сидя за обедом, Фаддей нутром почувствовал, как шлюп сильно закачало и паруса обветрились. Наверху он увидел величественную и ужасную картину. Шлюп входил в тесный проход между двумя плавающими горами. Айсберги были столь высоки, что отняли ветер у самых верхних парусов. Корабль в таких случаях становится почти неуправляемым. Но пока он двигался по инерции и слушался руля. На грот-брам-салинге стоял матрос Денис Южаков и показывал направление, куда править.

   — Видишь вершину? — крикнул капитан.

   — Она много выше клотика. Вижу только стену вроде щита!

Как только прошли самую узость, стены за кораблём сомкнулись, как гигантские тиски, с треском и рёвом посыпался лёд. Нет, не лёд, а какие-то высшие силы сберегли их в этот (который!!!) раз.

В Рождество Христово во время благодарственной молитвы сильный удар прервал службу, даже Дионисий не устоял на ногах. Завадовский кинулся узнавать причину. Незадолго перед службой он вместе с капитаном поднимался наверх и не усмотрел никакой опасности, кроме нечастых малых льдин.

Шлюпом управлял лейтенант Демидов, которому Беллинсгаузен досрочно, ввиду тяжёлого плавания и доброй службы, присвоил всё же следующий чин, и это событие офицеры собирались отмечать в ближайший праздник. Он находился на баке, откуда обычно при льдах вахтенные командовали. Ход был небольшой, хоть зыбь сильно раскачивала судно с носа на корму и мешала управляться с рулём. Демидов, увернувшись от одного снежного поля, набежал на другое. Оно показалось небольшим, но, напитавшись водою, от тяжести погрузившись, довольно коварно встало на пути. К счастью (о, высшие силы небесные!), это случилось в то самое мгновение, когда шлюп зарылся носом в воду. Льдина упёрлась в якорный шток и, приподняв его, раздробила лишь подъякорные доски, отодрала под водою медь фута на три. Если бы удар последовал секундами раньше или позже, когда форштевень поднимался, льдина проломила бы подводную часть...

Новый, 1821 год начался невесело. Шлюпы двигались при ветре и сильном волнении. Косматые тучи, чёрный горизонт, снег и мороз омрачали и без того непраздничное настроение. После молебна матросам выдали по кружке горячего пунша, но хмель не прибавил веселья. Угнетала тоска. Чувствуя это могильное предгрозье, Фаддей позвал вестового Мишку:

   — Передай кокам, чтоб сварили кофе и налили вместо сливок несколько рому. Может, от такого непривычного питья ребята повеселеют.

Такое угощение матросам пришлось по вкусу. Из кубриков понеслись частушки, затренькали балалайки.

По множеству китов, тюленей, птиц можно было предположить, что близится берег. В полночь на юге полыхали зарницы. Видно, там находились сплошные белые поля. Они-то и отражали солнечный свет. И ветер вроде нашёптывал: «Земля, земля…» Но в неё суеверно не верили и не произносили этого слова.

В три пополудни 10 января Фаддей заметил в далёкой мрачности ещё более тёмное пятно. Он прислонил глаз к зрительной трубе, но в чёткости рассмотреть не сумел. Завадовский с Игнатьевым тоже навели подзорные трубы на предмет, приняли его за распластавшегося на льдине какого-то зверя-великана.

   — Мишка! — позвал Беллинсгаузен денщика.

   — Здесь я, — вынырнул из-под шканцев Тахашиков.

   — Сбегай на салинг! — И подал матросу трубу.

Через минуту Мишка замахал шапкой:

   — Суша к ост-норд-осту!

   — Странно, почему же в воде ни пингвинов, ни морской травы, коих всегда встречали на подходе к земле? — произнёс Завадовский.

   — Мы на широте 69 градусов. А здесь, видимо, природа мертва и не производит морских трав, — предположил Игнатьев.

Вскоре показался остров, повернули к северной его оконечности. Подойдя на расстояние 14 миль, упёрлись в сплошной низменный лёд. Пришлось менять галс. К этому времени «Мирный» догнал «Восток». Лазарев через телеграф поздравил с обретением острова. Он подогнал свой корабль под корму «Востока», матросы трижды прокричали «ура». Михаил Петрович поднялся на борт. Рассматривая карту, где никаких островов в этом месте не обозначалось, он произнёс:

   — Я хорошо рассмотрел все мысы, особливо нижние части. Они составлены из крутых каменных скал, а высокие места покрыты снегом. Уверен, остров здесь не один, а как бы продолжает материк.

   — Поэтому его надо лучше оглядеть, — сказал Беллинсгаузен.

   — Сделаем. А как его назовём?

   — Может, высоким именем виновника существования в Российской империи военного флота?

   — Точно! Пусть сей клочок земли отныне зовётся островом Петра Великого...

Произвели замеры — ширину, длину, высоту, составили опись, нанесли на судовую карту. Потом двинулись дальше.