Беллинсгаузен

В скучище плавания, будничных делах, однообразии природы даже малое происшествие обсуждалось на все лады в кают-компании, кубриках, жилых палубах. На «Мирном» с шести вечера до полуночи нёс вахту мичман Новосильский. Погода была как почти всегда в высоких широтах мерзопакостная: снег, дождь, к ночи нашёл туман. Шлюп бежал при свежем ветре в полный бейдевинд. Его окружала такая завеса, что не дозволяла видеть дальше одной длины судна. Капитан с офицерами пили чай. Вперёдсмотрящий на баке матрос вдруг крикнул:

   — Вижу лёд!

Мичман, а с ним и другие вахтенные побежали на бак. Они и в самом деле увидели сквозь туман ледяную стену. В мгновение решившись обойти препятствие под ветром, Новосильский крикнул штурвальному:

   — Право руля!

Послав людей на брасы, приказал обезветрить задние паруса, чтоб шлюп скорее покатился под ветер.

Несмотря на то что люк в кают-компании был закрыт рамою и брезентом, беготня на палубе встревожила офицеров. Первым выскочил старший помощник Обернибесов и устремился на нос шлюпа.

   — Спускаться не надо! Мы проходим лёд на ветре! — крикнул он с бака.

Так показалось Николаю Васильевичу с первого взгляда. Но чтобы пройти лёд на ветре, надо было вместо право положить руль лево, обветренные паруса наполнить снова. Короче, переменить весь манёвр. Новосильский заупрямился. Нерешительность и переменчивость в распоряжениях вредны всегда, а в морской службе, да ещё при явной угрозе, недопустимы вообще. Однако на что решиться? Или выполнять приказ более опытного и старшего офицера, или продолжать начатый манёвр, взяв грех на душу. Каждая секунда приближала шлюп к страшной, мелькавшей в тумане стене... Тут вышел на палубу Лазарев. Новосильский торопко объяснил ситуацию, вскрикнул в отчаянии:

   — Что же прикажете?

   — Постойте, — проговорил капитан хладнокровно.

Вспоминая этот эпизод, иногда видя его во сне, Новосильский всю жизнь чувствовал, как слабеют ноги и холодный пот выступает на лбу.

«Как теперь смотрю на Михаила Петровича: он осуществлял тогда в полной мере идеал морского офицера, обладающего всеми совершенствами! — писал Павел Михайлович. — С полною самоуверенностью быстро взглянул он вперёд... взор его, казалось, прорезывал туман и пасмурность.

   — Спускайтесь! — сказал он спокойно.

Но это слово подтвердило прежний манёвр. В то же самое время вся ледяная громада, вышед из-за тумана, явилась не только впереди, но и справа.

Едва успели мы от неё уклониться, бом-углегарь чуть не черкнул ледяную скалу, возвышавшуюся над шлюпом по крайней мере на два его рангоута и отнявшую у шлюпа ветер. Переменив манёвр, мы бы неминуемо грохнулись об эту скалу».

Узнав об этом случае от Лазарева, Фаддей в раздумье произнёс:

   — Усматриваю в сём два примера, достойных подражания: вы подсказали правильное решение, и вы же не дали разгореться панике. Помяните: быть вам, Михаил Петрович, полным адмиралом.

Лазарев взглянул в глаза начальнику: шутит, что ли? Но усмешки не увидал. Беллинсгаузен, как всегда, был серьёзен.

6

Склоняясь к западу, моряки обратили внимание на перемену в цвете воды: из чисто бирюзовой она сделалась темноватою. Лот дна не достал. Появились пингвины и морские ласточки. Хотя фаланги у ласточек соединены нежной перепонкой для плавания, они принадлежат к виду приморских, а не морских птиц. У морских птиц, питающихся с моря, клювы загнуты, а у ласточек, как и у чаек, клювы прямые. Они встречались у Южной Георгии, острова Петра I, но в отдалённости от берегов не обитали.

В одиннадцать утра 17 января 1821 года при тихом ветре от востока и морозе в четыре градуса солнце осветило горизонт, и с салинга Олев Рангопль увидел мыс, уходящий к северу.

   — Оканчивается он высокой горою, дальше, через перешеек, идут другие горы с направлением к юго-востоку, — доложил он, спустившись с грота.

Поворотили к берегу, но скоро натолкнулись на сплотившийся лёд. Погода совсем разъяснилась и позволила в подробностях осмотреть обретённую землю. Не в силу подхалимства или лести, а по справедливости Фаддей почёл назвать её Берегом Александра I. Кто, как не государь, разрешил экспедицию и позаботился о том, как получше снабдить добрыми вещами, провиантом, деньгами? «Памятники со временем истребятся, но остров Петра и Берег Александра останутся вечно неприкосновенными и перейдут к позднейшему потомству», — не без торжественности в сердце подумал он.

Продвигаясь дальше, увидели ещё несколько каменистых островов, Беллинсгаузен нанёс их на свою карту, обозначив именами памятных по недавней войне мест — Бородино, Малоярославец, Полоцк, Березина, Лейпциг, Ватерлоо... Одному из последних островов он присвоил имя российского военного министра в Бразилии Тойля фон Сераскеркена.