Белое движение. Том 1

Следует заметить, что признание собственной неправоты вряд ли давалось самому Келлеру легко. Обладавший весьма далеким от идеала характером, резкий, вспыльчивый, он бывал и несправедлив, а исправление ошибок становилось, быть может, тем примечательнее, что требовало от графа усилия и «воспитания» самого себя. Еще хуже, что граф мог позволить себе «превентивный» разнос подчиненных, как было в Александрийском полку. На первом же проводимом им лично полковом учении Келлер не обошел вниманием никого: «Нагуляли брюхо на солдатской копейке да на фураже! Держи ухо востро!» – досталось вахмистрам; «Рукоприкладством занимаетесь? Новобранцев бьете? Сорву лычки и буду отдавать под суд!» – унтер-офицерам; «эскадронных командиров и обер-офицеров внушительно попросил быть более ретивыми к исправлению служебных обязанностей и почаще проводить время в казармах с подчиненными». Требования были совершенно законными и, возможно, даже уместными, но для знакомства и начала совместной службы они вряд ли подходили. После этого понятно, что завоевание графом Келлером авторитета было не простым… и все же рассказ о взаимоотношениях Федора Артуровича со своими подчиненными по Лейб-Драгунскому полку, имеющийся в воспоминаниях генерала А. А. Брусилова (в те годы – начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии, куда входили Лейб-Драгуны), даже на этом фоне выглядит чем-то совершенно невероятным.

Можно еще поверить, что никто из офицеров полка, несмотря на приглашение, не прибыл к Келлеру на пасхальное разговенье, хотя такая демонстрация вряд ли прошла бы без огласки, а в качестве последствий в принципе могла повлечь даже вынужденный уход командира из полка: Гвардия имела свои традиции. Но ни с какими традициями решительно не вяжется, будто (по Брусилову) «офицеры решили побить своего командира полка и бросили жребий, на кого выпадет эта обязанность», тем более что наказание за такое деяние начиналось бы с четырех лет каторжных работ.

В брусиловское «побить» решительно не верится; но за что все-таки Лейб-Драгуны не любили нового командира? – Возможно, суровый «службист» Келлер считал необходимым «подтянуть» подчиненных, но с некоторой вероятностью можно заподозрить и еще одну причину. Шефом полка был Великий Князь Владимир Александрович, чья супруга, Великая Княгиня Мария Павловна (Старшая), находилась едва ли не в оппозиции к царствующему Императору или, вернее, к Императрице Александре Феодоровне. Келлер же, в течение полутора лет командовавший Александрийским полком, шефом которого была Государыня, после перевода в Гвардию, судя по всему, скоро вошел в число личных друзей Императорской Четы. В 1916 году Императрица даже писала Государю[64]

, что Федор Артурович говорил брату фрейлины А. А. Вырубовой – ближайшей подруги Александры Феодоровны: «…он (Келлер) и Аня одинаково нам служат, каждый на своем месте, и потому он так ее любит», – и это не может быть истолковано иначе как чувство личной преданности графа, выходящей за рамки служебных обязанностей. Трудно утверждать наверняка, но и нет ничего невозможного в том, что такое положение дел способно было вызвать своеобразную «ревность» наиболее почитавших своего Шефа Лейб-Драгун.

Не меньшие сложности возникали, кажется, и с непосредственным начальником Келлера. Брусилов быстро стал личным врагом графа: «Я не могу понять, – напишет через несколько лет Императрица, – почему Келлер и Брусилов всегда друг друга ненавидели, и когда он только может, Брусилов бывает несправедлив, а тот в ответ на это его ругает (частным образом)». При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что вызвать неприязнь начальника дивизии к командиру Лейб-Драгун могли по меньшей мере две причины, и начнем мы с самой труднодоказуемой, которая, тем не менее, по нашему убеждению вполне способна стать намного более весомой, чем любые рациональные соображения.

Келлер был глубоко верующим христианином (сам он оставался лютеранином, но его дети от двух браков – с баронессой Ренне и княжной Мурузи – исповедовали Православие); Брусилов же имел серьезное пристрастие к оккультизму и теософии, занимался «столоверчением», а в своих воспоминаниях нашел место для настоящего панегирика Е. П. Блаватской. Поклонник «оккультных истин», «тонкий» спирит, он, наверное, просто обречен был чувствовать не просто предубеждение, а определенное отталкивание от Келлера с его простою и твердою верой. Впрочем, для неприязни, помимо духовной, была и вполне земная причина. Брусилов считался креатурой Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Великого Князя Николая Николаевича. Но с переводом в Гвардию графа Келлера новый начальник вполне мог заподозрить в нем «конкурента», поскольку взгляды Федора Артуровича и Великого Князя на подготовку войск, как и практические меры их воспитания и обучения, во многом совпадали.