«Новое требование сводилось к занятиям в поле, несмотря ни на какую погоду…» – вспоминает офицер-Александриец. – «Была введена стрельба с коня холостыми патронами на полном карьере по разбросанным в поле картонным кружка2 м»; «особое внимание командира полка было обращено на рубку». Естественно, не забывал Келлер и тактических занятий, ставивших солдат и офицеров в условия, подобные тем, с которыми приходится сталкиваться на войне. «По сигналу командира полка, – продолжает свои воспоминания бывший подчиненный графа, – [Александрийский] полк развернутым фронтом полевым галопом шел вперед и, дойдя до обрывистых берегов р[еки] Просны, как всегда раньше, остановился. “Кто подал сигнал ‘стой’? – гневно сверкнув глазами, вопросил командир полка. – Потрудитесь все исполнять только по моей команде”. Полк был отведен назад и снова брошен вперед. С полного хода гр[аф] Келлер первым бросился вперед с конем в воду и поплыл». То же проявлялось и на маневрах: Келлер «”воевал” по-настоящему, проявляя смелую и неожиданную инициативу». Хорошей иллюстрацией служит рассказ о том, как командир полка запрещал Лейб-Драгунам, посылаемым с донесениями, при встрече с «противником» сдаваться в плен и тем более – отдавать доверенное донесение. В результате один из нижних чинов, видя себя в безвыходном положении, проглотил бумагу, – и все без исключения яростно сопротивлялись.
Граф был и сторонником таких нововведений, как вооружение солдат регулярной кавалерии пикой и применение в бою рассыпного строя «лавой», требующего от каждого всадника проявления самостоятельности и инициативы (этим построением, кстати, увлекался и Великий Князь). Заметим также, что вопросы, относящиеся, казалось бы, к узко-специальной тактической сфере, граф Келлер увязывает с использованием морального фактора – готовя подчиненных к атаке, как к кульминации кавалерийского дела, он воспитывал в них и силу духа: «как поскачет конница, у стреляющих руки задрожат…» Прогнозы Келлера вскоре подтвердились, как подтвердила на практике свою оправданность и методика подготовки офицеров и нижних чинов, выработанная и проводимая Федором Артуровичем в жизнь в последнее предвоенное десятилетие.
Ненависть Брусилова к Федору Артуровичу к моменту написания бывшим генералом воспоминаний дошла до того, что и само повествование о графе он начал с весьма сомнительного пассажа: «Граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко. Еще когда он был командиром Александрийского гусарского (драгунского. –
«Случай», тем более что на самом деле их было два, и вправду мог обратить на командира Александрийцев Высочайшее внимание, поскольку являлся своего рода хвалебной характеристикой от врага – революционного подполья, процветавшего в смутные 1905–1906 годы в Привислинских губерниях. В Калише, где стоял Александрийский полк, борьба против подрывных элементов, по свидетельству младшего однополчанина, была начата Келлером на свой страх и риск и проводилась с присущей графу энергией.
Высеченные политические заключенные, вздумавшие устроить бунт; схваченный агитатор; арест прокурора, который, очевидно из либеральных побуждений, освободил последнего; и на фоне всего этого – великолепное презрение к врагам государства, презрение воина к подпольным убийцам, презрение верноподданного, волею своего Государя поставленного во главе пусть небольшой, но неотъемлемой частицы могущественной Империи – доблестного и прославленного в битвах полка… – такими были действия Федора Артуровича в месяцы «первой смуты».
Результатом стали растущая ненависть подполья – и две бомбы, брошенные в Федора Артуровича на улицах Калиша. Первое покушение не удалось из-за исключительного хладнокровия и ловкости графа, который, подхватив бомбу на лету, не дал ей взорваться (детонатор, очевидно, был рассчитан на срабатывание при резком ударе, смягченном руками предполагаемой жертвы) и сам же бросился за покушавшимся, которому, однако, удалось скрыться. Второе покушение, совершенное 8 мая 1906 года, также не достигло цели – Келлер остался жив, поскольку «взрывчатый снаряд» разорвался в ногах его лошади, – однако полученные контузия и ранения пятьюдесятью двумя (!) осколками повлекли за собою продолжительное лечение и сохранившуюся до конца жизни хромоту. Но физические страдания, возможно, до некоторой степени были смягчены непритворным сочувствием подчиненных своему суровому командиру.