Мама заварила не просто чай, а липово-ромашковый. Огородницей она не была, грибником и рыболовом тоже, в том числе поэтому дачи у Пушкиных не имелось. А вот травы мама любила прямо древней, языческой любовью. Несколько раз за весну и лето обязательно уезжала в леса и поля, откуда под вечер притаскивала целые охапки зверобоя, мяты, календулы, малиновых побегов и прочей дикой зелени, в которой Саша не понимала. Увлечения она не разделяла, но ей нравилось, как пахла квартира, когда травяное богатство сушилось. И нравились чаи, отвары и маски, которые мама делала для семьи, в подарок и на продажу. В них правда было что-то волшебное. Вот и теперь Саша с радостью обхватила ладонями чашку и вдохнула летний, успокаивающий запах.
Мама села напротив и повторила вопрос:
– Марина там как? Здорова? А ее молодой человек?..
– Да, с ними все хорошо. – Саша кивнула, радуясь, что глаза, пока мама суетилась, высохли. – Они… просто, как мне показалось, очень устали. И стали неузнаваемыми.
– Конечно. – Мама смотрела серьезно, грустно и так понимающе, что становилось не по себе. – Быть героем очень сложно.
– Героем… – механически повторила Саша и вспомнила нудно зачитанный по телевизору список «русских туристов, бросившихся на передовую». Точнее, два списка: тех, кто бросился и погиб, и тех, кто бросился и выжил. – Забавная у нас страна, мам, да? Так хочется выставить себя в лучшем свете: смотрите, Запад, наши люди вам помогали! А они спросили Марти, как она себя чувствует, мам, спросили?.. Они ей, похоже, даже психолога не дали, они…
Саша невольно повысила голос и поспешила выдохнуть. Да что с ней? Она не лезет в политику, ненавидит про это разговаривать. В детстве ей казалось, что в политику суют носы только взрослые: пытаются что-то там понять, объяснить, просчитать… но Саша себя взрослой не чувствовала.
– Делают из них какие-то шахматные фигурки… – пробормотала она. – На большой политической доске российского престижа.
– Она отдохнет и оправится, Саш, – помедлив, сказала мама и отпила чаю. Она говорила уверенно, но нервничала: теребила прядь волос, таких же кудрявых и русых, как у Саши. – Вы все просто уже большие. А время у нас немного злое и не такое спокойное, как было в моей молодости. Всё меняется. Но в вас достаточный запас прочности, чтобы вот такое выдержать. Я вижу. Больший, чем в нас.
Саша понуро молчала. Она, может, и хотела бы стать большой и прочной. Но не хотела, чтобы прочность приобреталась вот такой ценой.
– Говорят, – вдруг снова обратилась к ней мама, – что герои рождаются редко. Что, например, династий героев не бывает. Что героизм – почти как упавшая звезда, и в одно место она не падает никогда. Но это не так. У героев часто рождаются герои. Лукины – такие. У них сильная семья. Давай на выходных позовем их в гости, что ли? Я соберу Марине какой-нибудь вкусный успокаивающий чаёк.
Мама не говорила ничего необычного или нового, но от того, как она говорила, становилось спокойнее. За идеями и планами была всего одна простая фраза: «Все наладится». Саша согласилась, но тут же попросила:
– Только предупредим папу, чтобы не спрашивал,
Мама засмеялась. И Саша тоже.
У героев часто рождаются герои. Мне врезались в голову эти слова. Это, конечно, не всегда правда: у героев рождаются и убийцы, и дураки, и просто обычные люди. А еще герои рождаются в обычных семьях. Но почему-то мысль, что мои друзья – герои, особенные, у них это семейное, а значит, они обязательно со всем справятся, успокаивает.
На самом деле героизм бывает разный: ну не могут все быть честными милиционерами, талантливыми врачами, добрыми учителями, суперменами, адвокатами и пожарными. Кому-то нужно делать обычные дела и растить обычных, просто нормальных людей. Мое понимание героизма шире, чем мамино, тем более – папино. Сегодня я поняла, что любая хорошая семья, которая может поддержать и выслушать, – героическая.
И у меня именно такая. Все будет хорошо.