Белые пешки

Все пахло гноем, даже воздух из приоткрытого окна. Гноем сочились вздохи с койки – пока ровные, но поверхностные. Гноилось каждое сдавленное «Не могу».

– Давай, Марти, – повторил Кирилл. – Два крестообразных надреза. Здесь. И здесь.

Он посмотрел в ее пустые глаза над респиратором, и она снова опустила взгляд. Доктор Луи Тревиль лежал в кислородной маске, его покрытые волдырями руки сводило судорогой. Болезнь спрогрессировала аномально быстро, буквально за смену – видимо, сказалась высокая вирусная нагрузка. Судя по тому, как он вглядывался сейчас в недавних подопечных, он их не узнавал. У него была температура почти сорок. Неудивительно.

– Марти, – позвал Крыс и сказал идиотское: – У него фамилия как у того капитана мушкетеров. Но он наш капитан, и он верит в тебя. Просто вскрой этот… – Марти покачнулась, зажмурилась. Крыс стиснул зубы, но продолжил: – Маска не поможет. Он скоро начнет задыхаться.

Мир плыл, иногда рассыпаясь черными точками. По лицу катился пот, хотя в палате не было душно. Хотелось вылететь в коридор и заорать на мир в целом и на свои трясущиеся, как у алкоголика, руки в частности. Кирилл страшно злился на себя за эту трясучку. Больше – только на самое простое и беспощадное: он не подписывался на это. Не подписывался, когда ехал в отпуск. И не подписывался, когда поступал в вуз.

– Нужно закончить сейчас, а я могу его поранить, – тихо сказал он, собравшись.

Подобное уже случалось, а Тревиль был еще «особо ценным» пациентом, как ни цинично. Опытным путем удалось выяснить: если с абсцессами справиться вовремя, больные быстро встают на ноги. Врачи возвращались в строй. Уже с иммунитетом.

Марти открыла глаза, выдохнула. Крепче сжала ланцет, поднесла к натянутой воспаленной коже. Блямба напоминала присосавшегося к горлу инопланетного паразита, Тревиль все задирал подбородок, бессознательно надеясь, что так станет больше воздуха. Марти видела этих уродливых гнойников уже сотни, но охнула и опять зажмурилась.

– Так ты ничего не сделаешь. – Кирилл облизнул губы. – Соберись. Я же тебя учил.

Марти всхлипнула – респиратор приглушил это. Она все стояла, тупо разглядывая желто-багровое пятно на горле человека, который еще недавно смеялся с ней и ел чипсы из ее пакета, уверяя, что все ерунда, они справятся, не чума же. Луи, немного похожий на большого лохматого пса, был отличным врачом, упрямым и жизнерадостным. И «был» вот-вот могло стать словом из некролога. Но вразумлять, настраивать, понимать Марти больше не было сил.

– Ты вызывалась работать сама. – Кирилл отошел и тяжело опустился на соседнюю койку. Повторил как нелепое заклинание: – Я учил тебя.

– Я… – начала она.

– А зачем? – Злобные, тусклые слова полезли сами, хуже рвоты или кашля. Кирилл тяжело сглотнул, но не смог ничего с собой сделать, потому что собой он сейчас не был. – Повыпендриваться потом перед подружками? Еще и этим?

Марти вздрогнула, опять зажмурилась. Шея и плечи ее из-за коротких волос и светлого халата казались особенно хрупкими, детскими. Крыс очнулся. Что, что, черт возьми, она тут забыла? И что, черт возьми, он от нее хочет? Она и так делает намного больше, чем то, на что вызывалась. Не только моет полы, дезинфицирует инструменты и носит всем кофе, но и ухаживает за больными, раздает им препараты, успокаивает их близких. Ни разу не резала, да. Но разве виновата? Должна, что ли? Кирилл потупился, провел рукой по лицу, пытаясь справиться с дурнотой: неделю спать по два-три часа оказалось непривычным. Ему было стыдно. Не поднимая головы, он сказал:

– Ладно. Давай не будем тратить время, ни его, ни друг друга. Иди, и я как-то…

«Постараюсь его не убить».

В ушах отдался хриплый вскрик. Крыс медленно отвел руку от лица, поднялся. Так же медленно он подошел к Марти, склонившейся над Луи. Из полости текла, заливая рубашку, темная жидкость с примесью сукровицы. Доктор потерял сознание; только подбородок иногда вздрагивал. Но он все еще дышал. Марти не сводила с него глаз.

– Отлично, – выдохнул Кирилл. – Молодец, всё. Бери марлю. Надо дренировать.

Марти, белая как смерть, молча, механически разжала пальцы; ланцет упал в ванночку с дезинфицирующим раствором. Крыс нерешительно улыбнулся: губы были как чужие. Захотелось извиниться, извиниться сотню раз, а потом пойти в туалет и вскрыть себе вены. Глупость, конечно. Через несколько секунд он пришел в себя и прошептал:

– Ты у меня героиня. Я тебя очень люблю.

Она взяла марлю и все так же молча склонилась над Луи. Под респиратор бежали слезы.