Белые пешки

– Случайности иногда рождают настоящие победы! – возразил ректор и уже открыл было рот, чтобы что-то добавить, когда Ася все же подала голос:

– Арсений Викторович. Я не записываю снов уже полгода. Они… изменились. Они мне не нравятся. Мне… мне не нравится многое, в себе и вокруг. Извините.

Повисла пауза. Саша закусила губы, мысленно ругая себя: надо было что-то прибавить, надо было как-то сделать, чтобы разговор просто прекратился. Но она не успела. Опустив голову, Ася теребила хвостик и продолжала бесцветно оправдываться:

– Когда мы писали книгу, мы были другими. Когда мы писали книгу, в этом был смысл. Теперь, – она посмотрела на Марти, изучающую потолок, – все поменялось.

Все. Это уж точно. Кто-то наконец должен был это сказать, разве нет? Почему тогда прозвучало как пощечина? И все же Саша механически кивнула. А вот ректор, слушавший молча и бездвижно, всплеснул руками. Он едва не вскочил: явно не ожидал ничего такого.

– Барышни, вы расстраиваете меня! – выпалил он, округлив глаза. – Что изменилось? Выросли за полгода? С ума сошли? А вот Клайв Льюис говорил…

Голос звучал дружелюбно, но от Саши не укрылось: интонация звенела насмешкой, взрослым снисходительным «Что-то возомнили о себе, малявки?» Конечно, Марти выдумала ужасы о нем, но кое-чего было не отнять – вот этого высокомерия и неготовности к чьему-то «Нет», неважно, в ответ на что. Саше это не понравилось, и она снова заговорила за Асю:

– Не знаю, можно ли это назвать «выросли». Но все и правда стало не так. Да, мы достаточно взрослые, чтобы читать сказки, но вот писать их что-то пока не тянет. Да и с несказками не все ладно.

Она встретилась с ректором глазами и попыталась понять, что выражает его лицо. Теперь он точно должен был обидеться, скиснуть. Но в нем, видимо, включилась профессиональная педагогическая корректность: Арсений Викторович выдохнул, сел удобнее, лениво допил шоколад и, вытерев салфеткой губы, всего лишь посетовал:

– Ой-вей. Впрочем, неизвестно, может, передумаете еще? О эти кризисы авторов…

– Вряд ли, – почти прошептала Ася.

Володарский подался вперед, сцепил руки в замок и таинственно понизил голос:

– Мало ли как повернется судьба? Вы же верите в судьбу? Интересная она штука. Так похожа на игру, никогда не знаешь, куда забросит… – Углы губ поднялись. – Примите от старика совет: в делах судьбы всегда лучше просчитать несколько комбинаций ходов.

– Как в шахматах, – встряла Марти. Салфетка лежала перед ней ровными полосками. – Любите шахматы, Арсений Викторович?

Он оживленно закивал:

– Люблю, в школе играл на всех турнирах! А вы?

– Ненавижу, – процедила Марти сквозь зубы. Шоколад в ее чашке уже покрылся пленочкой и напоминал застывшую грязь. Глаза горели.

– Часто проигрываете? – поддразнил ректор. Марти молчала. Он, красноречиво заглянув в ее чашку и цокнув языком, предложил: – Хотите сыграть? Можно будет устроить интересную партию… однажды. А может, она уже играется?

Марти дернулась, словно ее ударили. Определенно ей пора было лечить нервы. Саша знала, что подруга садится иногда на какие-то травяные чаи и сиропчики… интересно, будет невежливо подарить ей пачку и флакончик?

– Я не играю. – Марти резко отвернулась, позвала официантку и кивнула на свою чашку: – Унесите это

.

Девушка, зыркнув не без удивления, все же подчинилась, подобрав заодно и салфетку.

– А я играю в шахматы с папой, – торопливо подала голос Саша. Она видела, что Марти готовится сказать очередную гадость. – Это интересно – учиться просчитывать. В жизни мне не хватает этого умения, так почему бы не попрактиковаться?

Ректор подарил ей новую улыбку. Невозможно было понять, обижают ли его поведение Марти и угрюмость Аси. С одной стороны, все шло так себе, с другой… чего он только не видел, раз давно работает? Саша успокаивала себя только этим. Но неожиданно для нее Марти не стала больше грубить, лишь процитировала:

– Только истинно холодный разум может победить в шахматной партии.

Ректор одобрительно кивнул.

– Да-да, именно. И я всегда считал, что лучше, так сказать, двигать фигуры, чем стать отыгранной пешкой. Не правда ли?