Белые пешки

Дело в Алефе и его… секретах. И да, ее папа сыграл в моем убитом состоянии роль. Просто ему таки прилетела жалоба из Наро-Фоминска от местного следака – что левые московские опера не хотели отдавать вещдоки (пиздеж!) и угрожали его оперу (гон!). Дядя Владя взбесился и вызвал нас на ковер. Я никогда не была на ковре, это пиздец унизительно, а Киса с остальными не вступились: пересрали так, что как только дядя Владя начал орать, выветрились из помещения.

– Я тебя зачем брал? – вопил дядя Владя мне. Сейчас он точно был Снейпом, а не гусем Борисом. – Ты какого хуя пудришь девочке мозги?! – Уже Алефу. – Что с вами сделать? Удвоить объем работы? Утроить? Выгнать ее? – Он опять махнул на меня, и я предательски зашмыгала носом. – Слушай сюда: про-ку-ра-ту-ра! Только она! Больше никаких отлучек, ни по каким связям, никакие твои бумагомаратели из министерств…

– Владь, – перебил Алеф. Он сильно побледнел, но смотрел спокойно. И даже положил руку мне на плечо. – Очнись, ты сам не видишь? Теперь это точно не совпадение. И это принимает огромные масштабы.

Мы сидели на стульях у его стола, а он встал и метался по кабинету. Сверкал глазами, рычал, сжимал кулаки. Я не узнавала его и была уверена: Марти бы тоже не узнала. Дядя Владя, когда не раздает подзатыльники, такой добродушный… а тут в него будто кто-то вселился. Алеф тоже встал. Они оба замерли у окна и стали шептаться, нет, шипеть что-то, чего я не могла разобрать, как ни старалась. Они все время повторяли имя какого-то коллеги, которого я не знала. Разным тоном, но словно в коллеге все дело и было. Я сидела, сжав кулаки. Кусала губы и сорвалась, только когда снова услышала про «пудрить мозги молодому сотруднику». Вот тогда я встала тоже и сказала:

– Дядя Владя, хватит. Хватит меня отпихивать. Я хочу помогать Александру Федоровичу и считаю неправильным, что «шахматные» убийства…

– Да тебе дай волю – ты и в дело Политковской попытаешься сунуть морду, – осадил он меня. «Морду». Вот так. Он и сам спохватился. – Малыш, слушай, вот с тобой мне все ясно, у тебя юношеский максимализм играет и все такое, но он…

– Дядя Владь, – снова позвала я. – Одна из жертв – учитель нашего Данилы. Его… довольно близкий человек.

– Елки-палки! – Дядя Владя Дэна знал и теперь смотрел так, будто я воткнула ему нож в спину. А потом перевел беспомощный взгляд на Алефа. – Елки… у нас «Санта-Барбара» или «Комиссар Рекс»? Что за кипа идиотских совпадений? Почему вы оба оказались вымазаны этим по самые уши?

– Ты тоже, – странно сказал Алеф, и дядя Владя зарычал громче.

На секунду мне даже показалось, что они вот-вот подерутся, но нет. Дядя Владя вернулся за стол, сел и начал делать то, что и всегда, когда психовал, – бессмысленно выдвигать и задвигать ящики.

– Свободны, – сказал он примерно через десять секунд. А когда мы, пробормотав положенное прощание, побрели к двери, добавил: – Алеф, Добрынина своего ты так не вернешь. И я даже не знаю, что тут сейчас хуже – убийца, который рвет людей как тряпки, или факт, что в этом бою у тебя нет союзников, кроме… – он бегло кивнул на меня, – нее. Пожалуйста, шатай лодку потише. Хотя бы так. Накличешь проверки на всех нас, мол, откуда это у кадров Лукина столько свободного времени.

– Так точно, – отозвался Алеф и открыл мне дверь. Больше в тот день дядя Владя с нами не разговаривал. И Алеф со мной – тоже.

Как и обычно, на месте мы, к счастью, особо больше не сидели. Выслеживали, ловили, выводили на разговоры. Обменивались информацией. Провели следственный эксперимент. Я страшно устала, но то и дело взгляд останавливался на Алефе, работавшем сегодня как робот: без полуулыбок, без той маленькой доли самолюбования, которая мне в нем так нравилась. Наконец я начала догадываться, что он скрывает. И уже почти сложила два и два.

Добрынин. Эту-то фамилию они и повторяли, то с грустью, то с яростью.

Фарфоровые пудели, второе образование… господи, какой кошмар. Хотелось сказать ему что-то доброе, позвать к вечеру на кофе, может… хотя бы собачку подарить? Но я не знала, что из этого могу себе позволить.

Ведь в некоторых вещах смелее я так и не стала.