Белые пешки

Какая чистая русская речь. Марти вскинулась, всмотрелась в закрытое лицо и поняла, что у собеседника синие глаза. А потом он улыбнулся – край рта мультяшно отъехал к левому уху – и прошептал:

– Но так грустно… ладья разобьется сегодня о прибрежные скалы.

– Что? – нервно спросила Марти, пытаясь освободить руку.

Мир упорно расплывался. Голову повернуть почему-то не получалось, а вот икота прошла. Еще бы ей не пройти, ведь…

– Это вы?

Кто же еще? От хватки тело начинало предостерегающе жечь. «Беги!» – зазвенел в голове голос мамы. Мамы, которая все забыла. Марти уже собралась на весь зал заорать: «Кири-и-илл!» – но следующие слова заморозили подступивший к горлу крик. Ректор все кружил ее, кружил, прижимая к себе. А его слова рокотали отдаленным громом:

– Знал я когда-то… в сороковые, в Германии… одного немецкого офицера, большой души был человек и большого мозга ученый, все искал, как бы улучшить арийскую породу. Женился он на совершенно очаровательной еврейке, еще по молодости, очень ее любил. А потом началось, ну, сами ведь знаете, да? Что ему оставалось, чтобы ее уберечь, и детей, и хорошо бы еще побольше тех, кем она дорожила? Я ему подсказал: будь незаменимым, и такую мелочь тебе простят, незаменимыми-то не разбрасываются. И он был незаменимым… ох, каким незаменимым… ох, сколько же под ним стонало, какие открытия на крови делал, какие братские могилы рыл!

Марти покачнулась. Ее начинало тошнить. От голоса, который она все отчетливее узнавала, от руки, сжимавшей запястье, от другой руки, вольно и властно лежавшей на талии. Мужчина прижался щекой к ее щеке и зашептал дальше, в самое ухо:

– А представляете, городок, где жила родня его благоверной, как-то обошло. Прямо весь-весь обошло. Куда-то оттуда все расстрельные исчезли, тысчонок семь точно… а всякие высшие силы, да и я тоже, очень расстроились, знаете? Так ведь не делают. Гадить – так всем, никаких полутонов. А иначе куда потом деть такую душу? Куда?!

Марти рванулась. Ее удержали. Закружили снова, качнули.

– И дали ему другую жизнь. И он постарался там исправиться. Стал добрым-добрым доктором-героем, у него почти все получилось, мелочи не в счет. Его другое подвело, в маленьких-то городках ведь так легко найти людей, правда, Марти? Даже если они хорошо прячутся. Даже если лучше, чем всякие художники… ведьмочки… гангстеры…

Он продолжал улыбаться. Марти опять рванулась, в этот раз вырвалась и побежала. Налетела на стол – чудом ничего не опрокинула – и понеслась к выходу. На теле, она знала, проступают ожоги.

– Эй! – Ее схватили за плечи, удержали. Марти подняла глаза и увидела Кирилла. Он смотрел на нее с тревогой. – Что случилось?

Рей был рядом с ним. Тогда…

Добрый доктор-герой…

– Где Дорохов? – выпалила Марти.

– Проветриться пошел на волнорез, сказал, что штормит, – отозвался Рей и потрогал ее лоб. – Тебя тоже, кажется. Неудивительно, очень душно.

Марти побежала мимо них. Но она уже догадывалась, что не успеет. Красивая рождественская иллюминация расплывалась перед глазами. И мигала лиловым.

Полиция нашла его только утром, на побережье. В руке обсидиановая ладья, тело – в клочья. Множественные укусы; три перелома ребер; несколько внутренних кровотечений. Похоже, он защищался: на левой руке не хватало двух пальцев. Но он оказался жив. Скорее всего, кто-то помешал, спугнул убийцу. Два следующих дня его сшивали заново в том госпитале, где летом он кого-то лечил. Уже месяц он не приходит в себя. В глубокой коме, хотя я не совсем в этом разбираюсь, Кирилл объяснил бы лучше. Поразительно… я думала, такое возможно только в сериалах. Но жизнь оказалась страшнее. Это наш друг. Наш союзник. Наш человек. И мы не можем даже вернуть его домой, потому что транспортировать его невозможно.

Среди приглашенных мэром, конечно, не было никого по фамилии Володарский. И конечно, мне все еще никто не верит. Еще немного – и, кажется, я потеряю последнего, на кого правда могу надеяться.

– Расскажи все еще раз, – велела Ника. – Только по порядку и… – она помедлила, – без вот этого.