Белые пятна

— Нетактично поступили, — соглашается товарищ Тютюнник, — неправильно. Проучить — другое дело, а убивать… Но опять же — с какой стороны посмотреть. Кто он, в сущности, Коломиец? Чем полезен для общества? Данные на него вам известны? А какие мужики за него пострадали! Обидно до слез…

«Данные на Коломийца» и правда сумбурны. «Характер скрытный», — прочитал я в одном документе. «Сменил несколько мест работы», — прочитал в другом. Не знаю, можно ли эти «данные» записать в пассив. Семнадцатилетний парень искал себя: работал трактористом и грузчиком, строителем и разнорабочим. Но больше всего увлекался музыкой: самоучкой овладел он игрой на трубе и не расставался с инструментом ни на один день. Вместе с телом сына матери выдали записную книжку и ноты польки «Лавривка» — он хотел разучить ее к ближайшей субботе, чтобы сыграть на свадьбе друзей.

А вот в «данных на подсудимых» никаких изъянов не видно. Там все ладно и гладко. «В поведении скромен, достойно ведет себя, пользуется авторитетом» (из характеристики Шкаранды). «Зарекомендовал себя только с положительной стороны» (из характеристики Ивана Гриценко). «Заслуживает самой высокой оценки» (из характеристики Македонского). Даже Дмитрий Гриценко — и тот «никогда не имел никаких замечаний», хотя два года назад был судим за кражу пяти тысяч кирпичей с колхозного склада. Ну, а Зинец…

«Граждане судьи, вы убедились, что подсудимый вел себя дерзко, он жестоко избивал потерпевшего, не думая о последствиях. Он не прекратил безобразничать даже после того, как потерпевший просил пощадить его. Такое преступление заслуживает сурового наказания. Я прошу примерно покарать хулигана».

Что это? Речь прокурора по делу Зинца? Ничуть не бывало! Произнесенная годом раньше речь общественного обвинителя Зинца по делу своего односельчанина — образцовая речь непримиримого борца за законность. Таким он и был — образцовым и непримиримым. Пламенный оратор, он витийствовал на трибунах, обличая зло, возмущаясь пороком, ратуя за порядок и дисциплину. Активный общественник, он особенно преуспел на ниве правосудия: председатель постоянной комиссии соцзаконности сельсовета, дружинник, общественный обвинитель, народный заседатель… Потом, став подсудимым, он будет вести себя точно так же, как иные из тех, кого он же судил: юлить, отказываться от собственных показаний, клеветать на следователя, который будто бы записал не то, что он говорил. И суд придет к горькому выводу, что Зинец набрался постыдного этого опыта, сидя долгие годы в судейском кресле…

Он до того заворожил всех своей кипучей общественной деятельностью, своей славой вездесущего, непримиримого, страстного, бескорыстного, что уже после того, как он принял участие в истязании Коломийца, все те же Антонишин, Тютюнник и Гребень выдали ему хвалебнейшую из аттестаций — с особым упором на высокие моральные качества и гражданскую доблесть. И когда прокурор области Г. С. Тарнавский обратился в сельсовет с просьбой дать согласие на арест депутата Зинца, они сделали все, чтобы согласия не давать, гурьбой ринулись на защиту, выставив довод неотразимый и звонкий: не о себе же пекся Зинец, когда бил и пинал, а о «государственных интересах», на которые посягнул «угонщик машины». Но — посягнул ли? Ответить с бесспорностью на этот вопрос пока что нельзя. Есть действительно версия, что Коломиец решил «прокатиться». Есть версия, что поехал к любимой девушке в соседний поселок. Но, возможно, очень возможно, что за рулем вообще был не он, а кто-то другой — неопознанный, неразысканный… Версии есть, но нет доказательств. Истину мы теперь уже не узнаем: дело «по факту угона» прекращено «за смертью подозреваемого».

«По поручению прокурора я прибыл на сессию сельсовета, чтобы изложить суть дела и привести имеющиеся доказательства вины Зинца. Мой доклад выслушали молча, не задали ни одного вопроса, а когда началось обсуждение, все выступавшие говорили о Зинце самые восторженные слова, и никто не касался обстоятельств совершенного им преступления… Ораторы заявляли, что Зинец сражался за социалистическую собственность. Именно так и говорили: «сражался». Я попробовал объяснить, что «сражаться» за нее, верша самосуд, истязая подростка, чья вина к тому же еще не доказана, недопустимо, что любой проступок наказывается по закону, а не с помощью рукоприкладства, что суд, если бы он признал Коломийца виновным, мог приговорить его максимум к одному году лишения свободы. А учитывая его возраст, первую судимость, отсутствие тяжелых последствий, о максимуме и речи идти не могло — все ограничилось бы, наверно, возмещением ущерба или штрафом. В крайнем случае — условной мерой… Но меня не слушали. Три раза ставилось на голосование предложение о согласии привлечь Зинца к уголовной ответственности, и никто не поднял руки. Лишь на четвертый раз проголосовали…» (Из беседы следователя Д. С. Пилипенко с автором очерка.)