Белые пятна

«Разве в очерке, — говорилось в комментарии, — не шла речь о том, что на должность директора крупного хозяйства по чьему-то ротозейству, а может быть, злонамеренности был назначен уголовный преступник? Разве там не говорилось о том, что различными административными и правоохранительными органами в течение нескольких лет «отбивались» сигналы главбуха, разоблачавшего все новые и новые преступления директора совхоза, а сам автор этих критических сигналов подвергся откровенным гонениям? Разве в очерке не были приведены факты постыдной круговой поруки?.. И разве, наконец, не было рассказано в очерке о том, как Заинский районный Совет народных депутатов упорно препятствовал преданию суду казнокрада, несмотря на то что следственные органы представили все необходимые доказательства в подтверждение его вины?

Неужели компетентные органы автономной республики не имеют никакого суждения по существу приведенных газетой фактов? Неужели ответственным товарищам, чье должностное положение обязывает их незамедлительно провести проверку и принять необходимые меры в связи с выступлением газеты, — неужели им не понятно, что дело это находится в фокусе внимания многомиллионной читательской аудитории?..»

Две недели спустя пришли ответы из обкома партии и Совета министров автономной республики. Критика «в адрес советских и хозяйственных органов республики» была признана «совершенно правильной». Несколько министров, заместителей министров, начальников управлений и других руководителей получили строгие партийные и административные взыскания. А. С. Салихову была предоставлена ответственная работа по специальности.

Обо всем этом мы сообщили в газете. Публикация официальных ответов вызвала поток новых читательских писем. «Бейтесь и дальше за справедливость! — призывал полковник в отставке Л. И. Батурин. — Дороже справедливости нет ничего в мире». Наверно, с этим категорическим утверждением можно было бы и поспорить, но я не мог с ним не согласиться.

Погоня

— У меня к вам, товарищи, ряд вопросов, — говорю я, невольно прислушиваясь к голосам за стеной.

Уже вечер, тучи низко нависли над полем, которое начинается в нескольких метрах отсюда. Вот-вот зарядит дождь, а неубранной свеклы еще добрых пол-урожая. Работа не прекращается ни днем ни ночью — двухэтажный дом, в котором мы собрались, напоминает боевой штаб: гулко стучат по каменному полу тяжелые сапоги, стрекочет машинка, тарахтят моторы проносящихся мимо машин, звонят телефоны. «Принимай рапорт, Лексеич, — басит в трубку невидимый голос. — Сто один и две десятых… Запиши: и две десятых… И еще запиши: пришлю пополнение. Студенты прибыли на субботник…»

Я чувствую здесь себя чужаком, вторгшимся на редкость некстати. Вопросы, которые я заготовил, далеки от того, чем сегодня живут мои собеседники, что всех их тревожит. И на меня они смотрят с превосходством людей, вынужденно оторвавшихся от серьезной работы ради занятия совершенно никчемного. Я ловлю плохо скрытые их усмешки, недвусмысленный взгляд на часы. И, однако же, я говорю:

— У меня к вам, товарищи, ряд вопросов.

— А у меня к вам только один, — ласково, но решительно отзывается зампред колхоза товарищ Тютюнник, одергивая зачем-то хрустящую курточку из сверкающей кожи. — Только один… Разрешите?

Я разрешаю, и он спрашивает меня в упор — уже не ласково, а сурово:

— Вы считаете как: всенародное достояние защищать надо или не надо?

Он победоносно оглядывает своих друзей — председателя исполкома сельсовета товарища Антонишина и председателя колхоза товарища Гребня: те согласно кивают, иронично кусая губы. В окно слепяще вонзаются снопы автомобильных фар, отвлекая внимание и дав мне возможность собраться с мыслями, чтобы ответить. Ибо ответить на этот вопрос не так уж легко. Уважающий себя человек не изъясняется прописями и с декларациями такого рода не выступает. Тем более если вопрос задан отнюдь неспроста, если за ним — нехитрый подвох, очевидное желание осадить, поставить гостя на место. В этом вопросе — уже ответ, в нем позиция, и я понимаю, что спрашивать не о чем, что беседы не будет.

— Всенародное достояние защищать надо, — отвечаю я, и товарищ Тютюнник радостно хлопает себя по колену:

— Вот это совсем другой разговор.

События февральского вечера, которые привели меня сюда, в окрестности Винницы, в Мизяковские хутора, восстановлены сейчас с точностью до минуты: в половине девятого мимо сторожа колхозного гаража на полном ходу пронеслась грузовая машина, водитель которой — Николай Македонский — давно уже мирно ужинал дома. Из-за темноты сторож не разобрал, сколько человек (и кто именно) оказалось в машине, но то, что машину угнали, сомневаться не приходилось.