Белые пятна

Целый месяц рассматривала дело Воронкова и его компании выездная сессия Верховного суда РСФСР под председательством Николая Ивановича Александрова. Целый месяц слушали подсудимых — их признания, объяснения, опровержения…

Свою речь на суде Воронков начал так: «Уважаемые судьи, сегодня я должен отчитаться перед государством не за свою активную и целеустремленную деятельность, которой я честно занимался 30 лет, а за болезненное самолюбие, желание выглядеть на высоте, которое затмило мою совесть».

И в первом же заявлении, которое он сделал на следствии сразу же после ареста, были такие строки: «Я допустил перерождение и невыдержанность, за что должен нести наказание».

Не будем придираться к словам, не заметим нарочито облегченного набора прегрешений, в которых он кается, — в конце концов, стремление смягчить неизбежную кару естественно и понятно. Заметим другое: настойчивость, с которой Воронков хочет признать себя перерожденцем, человеком с трагически раздвоенной жизнью. «Моя жизнь, — писал он заместителю Генерального прокурора СССР, — была раздвоена. Главная часть ее была отдана огромной творческой работе большого масштаба, продуктивной по своим результатам. Меньшая — преступлениям, которыми я тяготился».

Ну что, казалось бы, есть утешительного в перерождении, в двойном дне, в том, что с «масштабных» высот скатился в зловонную пропасть? Чем тут хвастаться? Чем гордиться?

Кое-чем есть, если подумать… Значит, было чему переродиться. Было откуда скатываться. Значит, была одна жизнь — созидательная, творческая, полезная. И другая 

— мелкая, досадная. Значит, нужно их сопоставить. Взвесить — что перетянет? Не затмит ли одна другую? Первая (главная, разумеется!) не затмит ли вторую?

Нет, не затмит. Потому что не было никакой другой жизни. Была только одна. И скатываться было неоткуда.

Высота, на которую он вознесся и с которой слетел, не была взята трудом, духовностью, талантом, а всего лишь — обманом. На высоту эту подняло общество не того Воронкова, каким он действительно был, а того, каким он казался. Разумеется, на той высоте нужен ум, но только такой, который честно служит народу. Нужна воля, но только такая, которая направлена на благо людей. Нужны способности и талант, но лишь при том непременном условии, что за ними — идейная стойкость и нравственная чистота.

Да, в его бытность мэром шло гигантское строительство, курорт рос, хорошел, благоустраивался, воздвигались здравницы и жилые дома, прокладывались дороги, разбивались сады и парки. Теперь он хочет напомнить: ведь в этом есть и моя заслуга, учтите ее! А есть ли его заслуга? Разве должность сама по себе творит, созидает и строит? Должность, а не человек?

Нет другой жизни, есть только одна. Все, к чему взывает сейчас Воронков, было вовсе не делом, которому он служил, а ширмой, которая до поры до времени скрывала его истинное лицо и помогала жить той единственной жизнью, к которой он упоенно стремился, ради которой использовал связи, нахрапистость, демагогию, лесть. Нельзя быть творцом — и бегать за подачками, нельзя быть созидателем, набивая золотом тайники, нельзя приносить обществу пользу, обворовывая его, презирая его порядки, унижая, топча благородных и честных, радея низким и подлым.

Творчество — это духовность, поглощение делом, которому служишь. Делом, которое не оставляет тебя в мыслях ни ночью ни днем, которое требует полной самоотдачи. Но когда же было ему отдаваться, ублажая десятки рвачей, лихоимцев и прохиндеев, участвуя в авантюрах подпольных миллионеров, мелко и жалко прожигая жизнь, находя удовольствие в ничтожных утехах?

Сейчас, возвращаясь памятью к прошлому, что вспоминает он? Дома, возведенные в его бытность мэром, заводы, клубы, дороги, построенные при нем? Они ли — вехи его жизненного пути?

«Следователь.

Уточните год, когда у вас состоялась встреча со свидетелем Р.

Воронков. Помню точно, что это было в 1975 году. Я как раз тогда сделал в своей квартире камин.

Следователь. Можете ли вспомнить, когда была вам передана эта взятка?

Воронков. Не раньше 1977 года… Я показывал гостю свой домашний фонтан, а до этого в моей квартире фонтана еще не было».

Ширмы не вечны. Они обязательно падают, обнажая не показуху, а сущность. Конституционный принцип равенства всех перед судом и законом — не декларация, как мы видим, а реальность. Ничто не избавит человека от кары, если он ее заслужил, — ни пост, ни могучие «спины», ни заслуги с их «масштабностью» и «размахом». Предав, обманув, испоганив все, что ему было доверено, вправе ли человек рассчитывать на прощение во имя прежних «заслуг»? Разве в плюс ему его бывшая должность? В плюс, а не в минус?

Воронкова осудили на 13 лет лишения свободы, конфисковали все «его» имущество. Скрытое ширмами — тоже (к примеру, «форд», тайно им купленный и оформленный на подставное лицо). К разным срокам приговорены и Ремиз, и оба Пруидзе, и другие его сообщники.