Белые пятна

Они надвигались по-разбойничьи, чуть пригнувшись, и кричали что-то низкое, гнусное — про женщин. Кто-то гикнул, кивнул на кусты: ну вот, мол, идет подкрепление. Наступала развязка.

Мужчины решили не ждать нападения — вышли навстречу. Женщины достойно и мужественно стали рядом. Они окружили свой «стол», точно именно он сейчас был бастионом, подвергшимся внезапной осаде. «Не подходи!» — задыхаясь крикнул Мухин и палкой отвел первый удар…

Атаку отбили. Посрамленные хулиганы волоком утащили с поля битвы рухнувшего под ударом Хорькова (именно он особенно лютовал широченным ремнем). Случайно оказавшаяся на пляже медсестра попыталась оказать ему помощь. Но — без успеха: от удара палкой по голове он умер.

Наутро следователь Л. Целиков возбудил уголовное дело. «Расклад» был такой: Мухин — убийца. Мухина, Лопухины, Сухорученко, Воробьевы — злостные хулиганы.

Нет, нет, я не ошибся и вы не ослышались! Именно так: Мухин — убийца, а его жена и товарищи — злостные хулиганы. То есть и Репин с дружками тоже отнюдь не герои: рвать кулон и топтать помидоры, ясное дело, нельзя. Но вот нападать на тех, кто топтал помидоры, — это негоже. Чистое хулиганство! Месть… Расправа… Черт знает что…

Не надо думать, что я преувеличиваю, высмеиваю, довожу до абсурда. Ничуть не бывало. Даже сейчас, почти три года спустя, когда под делом подведена наконец черта, следователь Целиков остается верен своей позиции. «Я юрист, — говорит он мне, — руководствоваться эмоциями не вправе. На туристов напали — пусть отвечают нападающие. Туристы напали — пусть и они отвечают. А если каждый начнет убивать…»

«Каждый не начнет», — хочется мне его успокоить. Но я молчу…

Через три месяца после события следователь предъявил Мухину такое обвинение: умышленное убийство Хорькова из хулиганских побуждений. Остальных туристов милостиво решили к ответственности не привлекать. Зато уж с Мухиным не церемонились: районный прокурор А. Снежков дал санкцию на его арест.

Мухин мог и не знать, что человек, обороняющийся от хулиганов, поступает законно. Нравственно и законно. В отчаянии и испуге он занял позицию легко уязвимую: стал доказывать, что ударил Хорькова не он. Кто-то другой, но не он. Неизвестно кто — только не он…

Юрист же обязан был знать, что «он» или «не он», значения в данном случае вообще не имеет. Ибо любой, кто бы ответный удар ни нанес, действовал правомерно. Но нет, следствие — по причинам, которые мне не понять, — не отвергло позицию Мухина сразу же, начисто, как говорится, с порога, а взялось ее опровергнуть. Сделать это легко: есть свидетельница, она опознаёт ударившего по плавкам, и вот он в тисках, уличенный, припертый к стене!.. Деться некуда: плавки — его, значит он ударил Хорькова, значит ему отбывать положенный срок. Все забыто, отвергнуто, оттеснено — и удалой разбойничий посвист, и сапоги по «столу», и побои, угрозы, обиды. Словно и не было ничего, кроме ответного удара в завязавшейся драке: ты ударил — ты и отвечай!

«Моя совесть чиста», — сказал Мухин в последнем слове. Приговор был такой: шесть лет в колонии строгого режима.

За Репина и компанию сослуживцы стали горой: «Коллектив ручается…», «Просим отпустить на поруки…», «Больше никогда не допустят…» Общественный защитник Борисов суду заявил: «Ничего особенного ребята не сделали… Схулиганили, и все!» А у Мухина вообще не было общественного защитника. Про него в приобщенном к делу протоколе общего собрания автоколонны, где он работал, сказано вот что: «Мухин опозорил наш коллектив; видимо, был нетрезв, т. к. сделать подобное трезво мыслящий человек не может» (шофер И. Сапфиров); «Просто стыдно за Мухина, не знает, как нужно отдыхать» (шофер И. Шумский); «Никто не давал ему права вести себя на отдыхе по-хулигански» (начальник отдела кадров Г. Качурин).

Эти люди понятия не имели, как вел себя Мухин на отдыхе, но брались категорично судить. Впрочем, стоит ли строго взыскивать с тех, кто о деле узнал из вторых рук и в нормах закона был сведущ не слишком? Взыщем с юристов. Они-то знали, что находящийся в состоянии обороны — не хулиган, а достойный член общества, защищающий самые главные ценности, которые есть на земле: жизнь, здоровье и честь человека.

Они это знали — что же заставило их так упорно, так страстно, так непреклонно отвергать очевидное в стремлении покарать человека, заслужившего разве что сострадание? Да, сострадание — к драме, которую он был вынужден пережить. Разве это не драма — отнять жизнь у другого, чем бы это ни вызывалось? Не сердечная рана? Не душевная боль?

Никто конечно же не хотел Мухину зла, никто не преследовал низменной цели ему отомстить. И никто не радел хулиганам, стремясь любою ценой представить их в розовом свете. Все было проще, банальнее и печальней. Все было, как в том анекдоте про дежурного по милиции, к которому примчались за помощью: сосед угрожает убийством. «Рано пришли, — замечает дежурный. — Вот когда вас убьют, тогда приходите».