Белые пятна

С естественным интересом и даже сочувствием слушали студенты «смелую» критику. Но что-то, однако, задело… Неувязки ли, фальшь ли? Или просто «неадекватная» страсть, с которой преподаватель громил, сокрушал и опровергал?

Фамилия преподавателя показалась знакомой. Так и есть — сын судьи, многократно отвечавшей родителям Мухина и его жене: приговор правильный, оснований к отмене нет. Я давно знаю эту судью, наша газета не раз писала о ней, печатала ее статьи. Человек справедливый и объективный — и вот надо же: испытания ошибкой не сумела выдержать даже она! Как непросто ее признать, как непросто…

Преподаватель принес извинения своим студентам, да и судья набралась мужества — позвонила в редакцию: «Я ошиблась… Я все поняла…»

Хочется верить, что это не просто слова.

«Завтраку на траве» уготовано было продолжить свою жизнь — уже не на газетной странице, а на экране. Почти сразу же вслед за публикацией очерка несколько режиссеров проявили интерес не только к сюжетной основе, но и к сложному узлу реальных проблем, стоящих за подлинной житейской историей, послужившей для очерка материалом. Киностудия «Ленфильм» перевела все это на деловую основу, и через несколько лет на экраны вышел фильм режиссера Валерия Гурьянова «Средь бела дня», в создании которого принял участие и я.

Знаете, что поразило меня? И пока писался сценарий, и пока шли съемки, и потом, когда фильм пошел по экранам, продолжались те же самые споры, которые сопровождали появление очерка. Заседания художественных советов и редакционных коллегий превращались в дискуссии о том, как бороться нам с хулиганами. Что делать, столкнувшись с ними лицом к лицу? Бежать или драться? Давать сдачи или самим упреждать удар? Рисковать или проявить благоразумие?

«Если каждый начнет…» — запальчиво восклицал один из редакторов, забыв, что ту же мысль высказывал не на экране, а в жизни следователь Целиков и что «мысль» эта стоила Мухину двух лет незаслуженных мук, а его близким — не только горечи от допущенной несправедливости, но еще и утраты чувства социальной активности: потеря невосполнимая и не поддающаяся измерению ни в каких величинах.

«…Натужная, искусственная и совершенно перевернутая с ног на голову ситуация», — писала в газете «Советская культура» нарсудья И. Троицкая, обиженная за коллегу, вынесшую неправосудный приговор: зачем, мол, показывать эту «натужную» ситуацию? Ситуацию, которая на экране в точности повторяла очерк, а он — подлинный факт. Один к одному…

«Достоинство фильма в том, — отвечал судье на страницах той же газеты критик В. Ревич, — что он жизненные сложности не упрощает и не смягчает, ведь только при этом условии зрителя можно заставить думать и переживать всерьез». Критик П. Смирнов отвечал на страницах газеты «Труд» уже не судье, а читателям: «Не стоит возмущаться… что после… такого финала вряд ли кто захочет сопротивляться хулиганам… Хорошо, что острая, жесткая лента не воспользовалась расхоже-облегченным финалом кинодетектива… Сколько раз до этого… другие мухины (или мы с вами?) отступали, не вступали, молчали. Это его — наша! — терпимость породила подонков, их злобу, их жестокость, их безнаказанность».

Если бы спор возник вокруг достоинств или недостатков картины, ее художественных качеств, я никогда не осмелился бы приводить эти противоборствующие оценки: дело автора — слушать критику и извлекать уроки, а отнюдь не вступать с нею в спор.

Но в том-то и дело, что спор идет совсем о другом. Он — о жизненной позиции, о поведении — не в абстрактных, условных, заранее заданных обстоятельствах, а в реальной, действительной жизни. Когда струсить — легче, чем проявить смелость. Когда уклониться — проще, чем выйти навстречу. Когда за бездействие могут слегка упрекнуть, а за поступок, глядишь, и накажут. И хотя все равно справедливость восторжествует, обязательно восторжествует, путь к ней нелегок, а за верность чести, за непримиримость к подлости, за открытый бой, который даешь хулиганам, можешь и пострадать.

При такой перспективе — реальной, а не умозрительной — ты готов быть мужчиной? Быть человеком? Гражданином? Бойцом? Или — лучше не надо?..

Вот о чем был тот очерк.

И об этом же — фильм.

О тех, кто сломался.

И о тех, кто сломаться не может. Несмотря ни на что.

Обед на песке

…И снова поехали люди на отдых. Не поздней весной — ранней осенью. Не на Московское — на Каховское море. Не на траву — на песок. И не четыре семьи, а одна — совершенно другая. Жители подмосковного города Электросталь Владимир Васильевич Трубкин и жена его, Инна Сергеевна, он инженер-конструктор, она инженер-технолог, люди, легкие на подъем и склонные к перемене мест, «оседлали» своего «Москвича» и отправились в отпуск, на всякий случай запасясь адреском знакомых.

На Казацкой косе, в низовьях Днепра, вблизи от Каховской плотины, выбрали место. Разбили палатку. Сентябрьское солнце грело по-летнему. Отдыхающих было не то чтобы много, но все же хватало. И наши герои начали отдыхать.