Белые витязи

   — Причетник... У нас для сугубых героев которые, есть егорьевский покров... А покойный-то — егорьевский кавалер ведь...

   — Как будто не всё равно!

Спит... Совсем спит... Кажется вот, вот проснётся и улыбнётся нам своей молодой, изящной улыбкой, которая как-то ещё красивее казалась на этом молодом и бледном лице... Спит... Только одно — муха вон ходит по лицу... На глаз забралась, ползёт по реснице... Остановилась, почесала лапки... Смахнули её — на нос пересела... Нет, умер!.. Волны лучей, льющихся в ещё не занавешенные окна, придают странную жизнь этому неподвижному лицу. Точно не шевеля ни одним своим мускулом, он как-то непонятно то и дело меняет выражение... Прошёл кто-то, всколыхнулся воздух, вздрогнули разбросанные по сторонам волосы бороды...

   — Вы знаете, что тут один купец сказал... — обращаются ко мне.

   — Что?..

   — На первых порах он как-то протолкался... Смотрел, смотрел... Ишь, говорит, Михаил Дмитрии при жизни смерти не боялся, а пришла она, умер — да и мёртвый смеётся ей!..

И действительно смеётся...

Уже потом тень чего-то строгого, серьёзного легла на это и в самой своей неподвижности красивое лицо... Образовались какие-то незаметные прежде линии вокруг сомкнувшихся навеки глаз, у резко обрисованного характерного носа... Невольно думалось, глядя на этот труп: сколько с ним похоронено надежд и желаний... Какие думы, какие яркие замыслы рождались под этим выпуклым лбом... В бесконечность уходили кровавые поля сражений, где должно было высоко подняться русское знамя... Невольно казалось, что ещё не отлетевшие мысли, как пчёлы, роятся вокруг его головы. И какие мысли, каким блеском полны были они!.. Вот эти мечты о всемирном могуществе родины, о её силе и славе, о счастье народов, дружных с ней, родственных ей, о гибели её исконных врагов, беспощадной и бесповоротной гибели!.. Сотни битв, оглушительный стихийный ураган залпов, десятки тысяч жертв, распростёртых на мокрой от крови земле... Радостное «ура», торжество победы, мирное преуспеяние будущего... Грёзы о славянской свободе и вольном союзе вольных славянских народов... И всё — в этом комке неподвижного трупа, ещё не разлагающемся, но уже похолодевшем... По крайней мере, когда мои губы коснулись его лба, мне казалось, что я целую лёд... Вся эта слава, всё это обаяние перенеслись в воспоминания!.. Всё это будущее, надвигавшееся грозой на недругов, эти тёмные тучи, где рождался гнев неотвратимой бури, где, казалось, уже загорались молнии, всё это будущее уже стало прошлым, ни в чём не осуществившись... Человек показал, как много мог он сделать, показал, сколько гордой силы и гения даны ему, чтобы умереть, оставив во всех его знавших горькие сожаления... А знала его вся Россия! И что за подлая ирония — дать человеку мощь ума, орлиный полёт гения, дать ему бестрепетное мужество сказочного богатыря, сквозь тысячи смертей, сквозь целый ад провести его невредимым и скосить его среди глубокого мира и спокойствия... Какая не остроумная, злодейская насмешка судьбы!.. И опять та же назойливая мысль: сколько с ним ляжет надежд и упований в чёрный, полный холода и мрака склеп... А теперь вон муха опять ползёт по глазу... Под ресницу забирается, из-за которой орлиный взгляд легендарного витязя привык окидывать вздрагивавшие от восторга и энтузиазма полки...

   — Отчего он умер?.. — слышится рядом.

   — Говорят, от паралича сердца...

   — Ну, а когда мы с вами умрём... У нас будет ведь тоже паралич сердца?

   — Тоже.

   — Следовательно, это всё равно, что умер от смерти.

   — Да.

Снаружи, на площади тоже немало было характерных эпизодов.

Шёл мимо гостиницы Дюссо солдат с Георгиевским крестом... Видит толпу.

   — Чего вы, братцы?..

   — Генерал тутотка помер.

   — Какой генерал?

   — Скобелев...

   — Чего?

Солдата на первый раз ошеломило.

   — Скобелев померши!

   — Скобелев помер?.. — И солдат опамятовался... — Ну это, брат, врёшь... Скобелев не умрёт... Ен, брат, помирать не согласен!..

   — Говорят тебе, помер...

   — Тут, брат, что-нибудь... А только Скобелев не помрёт... Врёшь... Это уж, брат, верно. Ему помереть никак невозможно.

И совершенно спокойно пошёл вперёд... Встретил своего.

   — Дурень народ у нас.

   — А что?

   — Ему сказывают, Скобелев помер, ен и верит... Скобелев, брат, не помрёт... Сделай одолжение... Может, другой какой, а только не наш!..

В первый же день явился едва держащийся на ногах старик с кульмским крестом на груди... Поклонился в землю, поцеловал в лоб генерала, отцепил свой кульмский крест, положил тому на грудь и ушёл вон... Так и не узнали, кто это...

Потом явился другой ветеран, такой же дряхлый и слабый. Долго, долго всматривался в неподвижные черты усопшего.

   — Один такой был, да и того Бог взял...

Помолчал несколько.

   — Гневен он на русскую землю... В гневе своём и покарал жестоко... Как Египет — древле... Так и нас теперь...

Вышел уже из комнаты, остановился в дверях. Обернулся.

   — Тебе хорошо теперь, а каково нам-то без тебя.