Белые витязи

Ещё накануне Скобелев обдумывал громадные манёвры, где преобразованная им кавалерия должна была бы по нескольку раз вплавь переходить Днепр, горячо толковал об этом, читал, учился, делал сотни заметок для завтрашнего дня... И вот, когда пришёл этот завтрашний день, уж некому осуществить этих блестящих замыслов...

   — Хорошо, что покойник оставил планы свои и предположения... — слышится около.

   — Почему хорошо?

   — При случае ими можно воспользоваться!

   — А кто кроме него самого в состоянии выполнить его планы... Где другой такой?..

«Со святыми упокой», — слышится печальный мотив панихиды.

Все встали на колени...

И почему-то с удивительной ясностью вспомнилось мне в эти минуты всё его прошлое... Целая эпопея, пережитая им... Картина за картиной, то под дождём болгарской осени, то в снеговых буранах балканской зимы, то в золотых сожжённых солнцем хивинских степях, то в волшебной рамке Босфора и Византии... Теперь пора рассказать о нём... Я был около него в тяжёлые и радостные дни, я с ним встречался и после, со мной он был откровеннее, чем с другими... Обо многом мы мыслили далеко не одинаково... Я не разделял его взглядов на войну, не понимал его боевого энтузиазма; мы подолгу спорили по разным вопросам народной жизни, но я его любил, я видел в нём гения, тогда когда вражда и зависть шипели кругом, когда змеиные жала не щадили этой нервной организации, этого живо чувствовавшего сердца... Мне выпала честь в прошлую кампанию первому рассказать о нём, о его подвигах и доблестях, теперь я хотел отдать ему последний долг, нарисовав в беглых очерках не только богатыря, но и человека...

II

Кажется, недавно было, а уже легендой становится! В июне 1877 года любовался я с журжевского берега на Дунай.

Синяя ширь его была покойна. Ни малейший порыв ветра не колыхал заснувшую волну... Солнечные блики ярко расплывались по неподвижному зеркалу реки; направо далеко-далеко в полуденном зное и блеске точно млели низменные, сплошь заросшие свежим густолесьем острова... Из-за них чуть виднелись мачты спрятавшихся там по проливам судов. Заползли от наших орудий в свои тихие убежища и не шелохнутся, только в бинокль рассмотришь, как едва-едва раздуваются пёстрые флаги... Сегодня они, впрочем, бессильно повисли вдоль мачт... Ещё дальше за ними красивые черепичные кровли турецкого села и высокий белый минарет... Около вооружённый глаз различает и жёлтые валы батарей и неподвижных часовых. Цапли на стрехе деревенской хатки торчат так же, как и эти турецкие солдаты. Зелёные облака садов приникли прямо к воде... Иной раз ветер тянет оттуда раздражающую струю густого аромата, в котором слились тысячи дыханий давно уже распустившихся цветов... Ещё далее направо — пологая гора, сплошь заставленная белыми палатками громадного лагеря. На самой вершине её, точно зверь, притаившийся перед последним прыжком, едва-едва намеливается грозный форт Левант-Табии...

Я засмотрелся и на сверкающие воды Дуная, и на тихие берега его, погрузившиеся в какую-то мечтательную дрёму... Не хотелось верить в возможность войны и моления здесь, среди этого идиллического покоя, едва-едва нарушаемого криком чаёк... Вон из-за горы, на которой чуть-чуть наметился форт, виноградники, сады Рущука, целое марево черепичных кровель, тополей, старающихся перерасти минареты, минаретов, всё выше и выше подымающих к безоблачному небу свои белые верхушки с чёрными чёрточками балкончиков, с которых муэдзины выкрикивают всему правоверному миру меланхолические молитвы когда-то торжествовавшего здесь ислама... Вон чёрные купы кипарисов... У самого берега броненосцы замерли в воде — белые трубы ни одного клуба дыма не выбросят в прозрачный воздух... Точно железное сердце их перестало биться и крепкой бронёй покрытая грудь не дышит... Грузная масса главной мечети слепит глаза... Её вершина, словно серебряная звезда, горит над городом... А вот и самая гавань с яркими флагами и вымпелами перед домами консулов, с целой стаей лодок, катеров, мелких пароходиков и с тысячами народа, сбившегося к воде.

   — С кем имею честь!.. — послышалось за иною.

Смотрю — молодой, красивый генерал... «Слишком изящен для настоящего военного», — подумал я было, но, всмотревшись в эти голубые, решительные глаза и энергичную складку губ, тотчас же взял свою мысль обратно.

Я назвался.

   — Очень приятно... Не лёгкая у вас обязанность... Корреспондент — это бинокль, сквозь который вся Россия оттуда смотрит на нас. Вы ближайшие свидетели, и от вас зависит многое... Показать истинных героев и работников, разоблачить подлость и фарисейство... Я вас ещё не видел... Я — Скобелев.

   — Я был у вашего отца вчера...

   — У паши? — сорвалось у молодого генерала... Он засмеялся... — Это моя молодёжь отца пашой называет. Жаль, что я вас не видел. Вы где остановились?..

Я сказал.

   — Вот сейчас музыка начнётся!

   — Какая? — удивился я.

   — Да вот видите ли: стоит отцу или мне показаться здесь, чтобы вот с той батарейки открыли огонь...