Белые витязи

Весной по Петербургу свирепствовал тиф. Ольга Фёдоровна слегла в постель. Фёдор Карлович, особенно любивший и уважавший Оскара, предложил ему переехать к ним на время болезни дочери, и Оскар заменил Ольге Фёдоровне сиделку. И что это за прекрасная сиделка была! Пока Ольга Фёдоровна была в бреду, в полусознании, она не понимала, кто за нею ходит, кто подаёт ей лекарство, кладёт на голову компрессы — она привыкла только всегда чувствовать на себе добрый и умный взгляд — и она привязалась к нему. В апреле ей стало лучше, и к Пасхе она оправилась. Она горячо, крепко любила теперь Оскара, любила не так нежно, поэтично и порывисто, как Конькова, но любила твёрдо и разумно... Она не связала бы и не подарила бы ему шарфа, она не плакала бы на его груди слезами счастья, не смотрела бы на него страстными глазами и не прижималась бы к нему так крепко — но она смело опёрлась бы на его руку ц прошла бы с ним весь жизненный путь. И Оскар понял это.

В первый день Пасхи 1815 г. он, скромный и тихий, пришёл к ней и, застав её одну, уже решительно спросил:

   — Теперь — вы будете моей женой?

Она задумалась. Тёмный образ, святая вера старушки соседки мелькнули в голове её, и ей вдруг жалко стало своей тихой грусти и немого молитвенного отчаяния. Она посмотрела в доброе, любящее лицо Рейхмана, в его честные глаза, и не было духу отказать.

   — Ещё одно испытание, — тихо сказала она. — Атаман Платов здесь. Я пойду к нему, и если он скажет, что ординарец его убит, — я ваша.

Рейхман тихо встал и поцеловал её в лоб, потом в губы — но не жгли, а успокаивали его поцелуи.

XXXI

...Друзья! кипящий кубок сей

Вождям, сражённым в бое.

Уже не придут в сонм друзей,

Не станут в ратном строе;

Уж для врага их грозный лик

Не будет вестник мщенья,

И не помчит их мощный клик

Дружину в пыл сраженья.

Их праздней меч, безмолвен щит,

Их ратники унылы;

И сир могучих конь стоит

Близ тихой их могилы...

В. Жуковский

Войсковой атаман войска Донского, генерал от кавалерии, граф Матвей Иванович Платов, был в Петербурге только проездом. Управление войском, после тяжёлых походов, требовало личного его присутствия. Но как тоже было не заехать и в Петербург, не повидать своих боевых товарищей, не справиться о Казанском соборе и об иконостасе из серебра, пожертвованного «усердным приношением войска Донского», не заявиться ко двору. И Платов прямо из-за границы промчался в Петербург и остановился на старой своей квартире в Морской улице.

Опять ординарец и дежурный адьютант скучали в передней ясеневого дерева, но только задумчивого Конькова сменил бойкий и нахальный Аркашарин, и в атаманской приёмной появились карты и слышен стал временами запах водки.

Атаман у себя никого не принимал. Для просителей была на Дону канцелярия, а в Петербург он приезжал на отдых и просил щадить его старые кости и не беспокоить его просьбами. Поэтому в приёмной было пусто, когда туда прошла Ольга Фёдоровна Клингель, и дремавший сотник Аркашарин изумлённо взглянул на неё. Атаманская форма живо напомнила Ольге Фёдоровне Конькова, и болью и тревогой наполнилось её сердце.

   — Атаман дома? — спросила она.

   — Дома, но никого не принимают, — сухо отвечал Аркашарин. Выслужившись из простых казаков, он твёрдо держался того правила, что казаку негоже говорить с бабой.

   — Но мне нужно по совершенно особенному делу, — умоляюще протянула девушка.

«А она прехорошенькая», — невольно подумал Аркашарин и задумался: где он её видал?

«Верно, из атаманских любовниц, — подумал он, — пришла с жалобой, а может, и на нашего брата казака. А хороша!»

   — Атаман вообще в Петербурге приёма не имеют. А для просителей есть канцелярия.

Ольга Фёдоровна вспыхнула.

   — Я не просительница. Дайте мне карандаш и бумаги, я напишу слова два, и я думаю, что атаман меня примет.

   — Извольте.

Ольга Фёдоровна по-французски написала: «Ольга Клингель, невеста вашего ординарца, сотника Конькова, спросить о нём...»

Ординарец взял бумагу и пошёл в кабинет. Он ушёл и не возвращался. Время тянулось томительно долго. Можно было подумать, что атаман жил в другом конце света.

Записка Ольги Фёдоровны застала Платова в постели. Прочтя её, он поспешно стал одеваться.

Наконец, дверь открылась, и Аркашарин, смягчившийся немного, сказал:

   — Атаман вас просит.

   — Ольга Фёдоровна прошла за дверь.

Платов в мундире при орденах шёл ей навстречу. Он постарел и осунулся. Он сознавал, что ему предстоит тяжёлое дело передать прекрасной девушке роковое известие, но у него не было от этого «вертеша» в голове, а всё было ясно.

Он любезно поцеловал руку у Ольги Фёдоровны и попросил её садиться.