— Ну, ты понимаешь, — заговорил он после паузы, подумав, что она, возможно, не поняла мотивов его решения, — какая ситуация, Галя? Понимаешь? Сын секретаря горкома — в плену? В этом положении как руководить людьми, партийной работой, вести ее, поднимать людей, — пойми! Какое у меня моральное на это право? Выход, считал, один — фронт. Там, в бою, на фронте — другое дело, другие морально-нравственные критерии, вот и полагал… Да если все так с Павлом, значит, мстить за него, за изломанную жизнь, за беды, которые это зверье несет всем людям! — Заметил: она чуть пошевелила темными дужками бровей, будто в неудовольствии. — Конечно, это было эгоистично. Ты в таком состоянии, но… поняла бы, надеюсь, так ведь?
— Поняла бы, — пошевелила она губами. — А вот тогда не сказал правду, Миша…
— Тогда, Галя, оглушен был! Как обухом по голове. Павел — и плен! Но прав Охримов: может быть и другое, Галя… Мог он и погибнуть. А погибшие за родину не умирают, Галя, — понимаешь? Не умирают!.. — И сам вдруг содрогнулся от этой мысли и как бы задохнулся: будто на бегу его внезапно рванули, осадили, и он — вздыбился. Следом почудилось — ему сыпанули пригоршню сухих искр, от них в душе вспыхнуло, запылало — жгучая теплота и очищение разом вошли в него. «Да что я?! Что?! Уже сдал в плен, похоронил! Откуда и почему? Почему?! Ведь не только эти две возможности — плен и гибель, есть третье!.. Есть!.. Третье — живой он, живой, Павел! Воюет!.. Ведь не чувствуешь, что с ним конец, что все!..»
— Чего уж теперь… — отозвалась она с покорностью. — Жизнь прожита, и судьба, выходит, у Павла такая… — голос ее осекся.
— Ерунда, Галя! Еще неизвестно ничего! Я и сейчас не верю… Ни в одно, ни в другое! Вот не верю, как хочешь! — искренне и напористо вырвалось у него, и он в этот миг ощутил облегчение на душе, догадавшись, что она той фразой дала понять и что разгадала его трудные мысли о Максиме, и что смягчилась, не держала больше обиды.
— Ладно, Миша, иди. Дел у тебя, знаю…
— Да, Галя, Портнов ждет.
Переполненный откуда-то хлынувшими теплыми чувствами, подпершими грудь, отчего стало блескуче и возбужденно, он, поднявшись с края кровати, сгибаясь к ней, ткнулся в ее сложенные над одеялом чуть отеплившиеся руки, оставался так, почудилось, бесконечно долгое, блаженное время.
Сначала в те две ночи они не могли ни «протечь сквозь врага», ни «проскочить святым духом», — шиваревский девиз не удавался: казалось, столь прочной и плотной выходила оборона немцев, что не было там щели, малой лазейки, чтобы выйти к ним в тыл. И все же на третью ночь нашли стык, и танковая бригада «ножевой атакой», как выразился Шиварев, рассекла, раздвинула фланги, и в белых маскхалатах, будто привидения, облепив угретую броню танков, отряд прорвался, а после каждый из них втихомолку думал, что им повезло: к утру начавшаяся снежная коловерть замела следы, и немцы так и не догадались — в чем истинная причина танкового демарша русских. Трех убитых и пятерых раненых спецотрядчиков танкисты, прорываясь назад, прихватили с собой, однако обратный путь и для танкистов оказался сложней: оправившись от шока, немцы подтянули противотанковые пушки, успели до первого снежного заряда, сыпанувшего на землю, поджечь два танка. Костя Макарычев и его товарищи, сосредоточившись в ложку, поджидая других, слышали в вязко-придавленной, редевшей, должно быть от приближения снежного заряда, темноте, как захлебисто перекликались немецкие пулеметы, торопливо где-то, ровно бы совсем близко, в горячке и распыле, бухали пушки, рвались снаряды, сотрясая воздух, взбивая знобко землю. И Костя Макарычев, привалившись к товарищу еще не остылым, мелко вздроженным плечом, подумал зло: «Ишь, гады, очухались, вона как залопотали!»
На заданье отряд выходил не весь, отобрали не очень большую группу, — предстояло перерезать железнодорожную артерию, взорвать мост, усложнить тем самым подвоз боеприпасов и техники, все снабжение немецких войск — в целом это представлялось немалой составляющей в разработанном нашим командованием плане предстоявшей наступательной операции. Взорвать мост авиации не удавалось: сознавая особую его важность, немцы натыкали тут зениток, в зоне барражировали истребители.
Войсковая разведка, ходившая в тыл незадолго до введения их группы, разведала, проложила маршрут движения, и группа без особых происшествий, под прикрытием снежных зарядов, то встававших белой стеной, то редевших, но ненадолго, достигла на третьи сутки моста, и, должно, зарядившая не на один день кутерьма расхолодила немецкую охрану, ослабила ее, и группе удалось просочиться, снять часовых…