Белый Бушлат

— Бушлат, — крикнул я, — тебе необходимо переменить окраску, прямой путь тебе к красильщикам, там ты изменишь цвет, чтобы я мог в дальнейшем цвести и процветать. У меня всего одна несчастная жизнь, белый бушлат, но этой жизнью я рисковать не намерен. Дело обстоит так: либо я тебя перекрашу, либо дни свои прекращу. Перекрашивать тебя можно сколько угодно, но жизнь прекращается только раз и с самыми роковыми последствиями.

Итак, на другой день, прихватив злополучный бушлат, я направился к старшему офицеру и рассказал ему, как в эту ночь я едва не погиб. Я подробно остановился на опасности, которой подвергался, будучи принят за призрак, и убедительно просил его в виде исключения сделать мне поблажку и приказать Брашу, заведующему малярной кладовой, отпустить мне немножко черной краски, дабы мой бушлат смог приобрести этот цвет.

— Вы только посмотрите, сэр, — сказал я, приближая к его глазам свой бушлат, — видели ли вы что-либо белее этого? А ночью он светится прямо как кусок Млечного пути. Ну немножечко краски, неужели вам так трудно?

— Краску транжирить мы не имеем права, — ответил он, — устраивайтесь как хотите.

— Сэр, стоит пройти ливню, и я промокаю до нитки. Мыс Горн на носу. Шесть раз обмакнуть кисть в краску — и бушлат бы мой стал непромокаемым, а жизнь оказалась вне опасности!

— Ничем не могу вам помочь, сэр. Можете идти.

Боюсь, что на том свете со мной случится неладное. Ибо если мои собственные грехи будут прощены лишь в той мере, в какой я прощу этому жестокосердному и бесчувственному старшему офицеру, спасенья мне не ждать.

Подумать только! Отказать в краске, когда простой слой ее превратил бы призрак — в человека, а сеть для сельдей — в макинтош!

Нет, не могу больше. Лопну от злости.

XX

Как спят на военном корабле

Но оставим на время злополучный бушлат и поговорим о моей койке и о всех злоключениях, которые я из-за нее претерпел.

Предоставьте мне достаточно места, где бы ее повесить, ну, скажем, где-нибудь между двумя пальмами на равнинах Аравии, или по диагонали, от одного мавританского столба к другому, на мраморном Львином дворе гренадской Альгамбры [122]; дайте мне подвесить ее на отвесном берегу Миссисипи так, чтобы каждый раз, взлетая над зеленой травой, она взмывала в хрустальный эфир; или предоставьте мне покачиваться в ней под прохладным куполом собора святого Петра; или опустите меня в нее с самого зенита, словно в корзину воздушного шара, чтобы я мог взлетать к самым звездам, как на качелях, — и я не променяю грубой парусиновой койки ни на какое напоминающее карету, запряженную четверкой, парадное ложе, в которое укладывают королей, когда им случается переночевать в замке Бленхейм [123].

Когда у вас хватает места, вы всегда можете использовать распорки, т. е. две горизонтальные палки, по одной с каждого конца, которые служат для того, чтобы раздвинуть края вашей койки и создать посередине обширное пространство, где вы можете ворочаться; укладываться то на один бок, то на другой; лежать на спине, если это вам заблагорассудится; вытягивать ноги сколько угодно; короче говоря, чувствовать себя свободно и непринужденно, ибо из всех гостиниц лучшая — собственная кровать.

Но когда в кубрике койка ваша оказывается одной из пятисот, когда ее теснят и давят со всех сторон, когда распорки

запрещены особым указом, исходящим из командирского салона, и каждый ваш сосед ревниво охраняет права и привилегии собственной койки, установленные законом и обычным правом, тогдаваша подвесная койка становится некоей Бастилией [124]и парусиновым узилищем, в которое весьма трудно забраться и из которого столь же затруднительно выбраться и где сон оказывается не более как насмешкой и пустым словом.

Восемнадцать дюймов на брата [125] — вот все, что вам отпущено, и в этом вы должны разместиться. Ужасно! На виселице и то более просторно.

В жаркие тропические ночи койка ваша превращается в утятницу, где вы тушитесь и тушитесь, и только что не слышите, как шипит ваш организм. Тщетны все попытки увеличить свое жизненное пространство. Попробуйте только подложить себе под голову сапоги или какие-либо другие предметы, могущие послужить распорками. Все в ряду, к которому вы принадлежите, в тот же миг почувствуют посягательство на свою территорию и поднимут страшный крик, пока виновный не отыщется и его ложе не будет водворено в отведенные ему пределы.

Все отделения и команды подвешиваются в своих койках на том же уровне. Шкентросыих коек скрещиваются и перекрещиваются во всех направлениях, так что все эти койки представляют собой в конечном счете одну огромную походную кровать, расположенную между двумя палубами, отстоящими друг от друга примерно на пять футов.