Белый хрен в конопляном поле

— Помни щедрость посконскую да не бреши больше!

На заработанную, выстраданную самой неразумной частью тела компенсацию Хома Хроноложец, добравшись до Немчурии, издал толстую книгу под названием «Летам человечества новое счисление, сиречь Всяк сам себе прадедушка».

Книга эта стала вдруг прославлена во всей Агенориде. Напрасно другие ученые пытались что-то возражать бродячему гению. Он всех противников повергал во прах блеском своих доказательств, а в качестве главного аргумента подымал полы отороченной соболем мантии и просил засвидетельствовать свое мученичество от невежественных посконских дикарей и в особенности от самозваного короля Стремглава. Поэтому всех критиков своих смело объявлял посконскими агентами.

После этого всяк был вынужден признать правду Хомы. Даже здравомыслящие дотоле люди, прочитав его книгу, начинали смотреть на прошлое совершенно по-другому. Вскоре получил он и звание, и кафедру в Плезирской Академии и обрел множество последователей.

Ректор Академии мэтр Забульдон нарадоваться не мог, что заполучил в свои ряды такого светоча знания.

Значит, и вправду сыновьям посконского короля-оскорбителя вряд ли нашлось бы место на студенческой скамье — даже совершенно не причастных к порке молодых посконичей принимали в Академию с большим скрипом и только за большие деньги.

ГЛАВА 12,

в которой фрейлина Инженю преображает принцев до полной неузнаваемости, а король Стремглав с облегчением избавляется от василиска

Известие о том, что придется ехать в желанный Плезир под чужими именами, возмутило принцев.

— Батюшка, миленький, так ведь мы тогда обманщиками будем! Это нехорошо, не по совести! — сказал Тихон.

— Чтобы я, королевич, купчишкиным сыном прикинулся? Позор такой на все годы учения принял? — сказал Терентий.

— Молчать! — сказал Стремглав. — Или так, или вообще никуда не поедете! Королевичи они! Шорниковы внуки, вот вы кто! Жаль, конечно, что не зимой в путь вас отправляю. Поехали бы с рыбным обозом, и вся недолга. Вот ваши грамоты, все составлено честь по чести. Имена свои забудьте, как со двора сойдете. Ты, Тихон, станешь зваться Леоном, а ты, Терентий, — Парфением. Дети крупного лесоторговца Таская… Покойного, — добавил он, подумав. — Так вернее будет… А официально объявим, что поехали, мол, посконские принцы избывать свою дурь у мудрецов Буддистана…

— Государь, — вмешался Ироня. — Я вот о чем подумал. Парнишки ведь сильно похожи на тебя, одни брови чего стоят. Их же могут запросто узнать — хотя бы по клеветническим лубочным картинкам. А уж наши посольские точно узнают. И стоит какой-нибудь судомойке проболтаться…

— В самом деле, — сказал Стремглав. — Как-то я об этом не подумал… Вот незадача! Ну, брови можно и подбрить, носы поломать…

Королевичи разом заревели.

— И еще горбы им набить, — усмехнулся Ироня. — И кудри покрасить.

— Дураки вы, дураки, хрен с вами со всеми! — из-за портьеры выскользнула бабка-фрейлина Инженю. Она, по своему обыкновению, подслушивала. — Вы и в самом деле детей отправляете на погибель. Вот послушайте, что я вам скажу…

С бабкой Чумазеей произошли большие перемены. Теперь никто бы не дал ей законных восьми десятков.

Пообщавшись с посольскими женами, с бонжурскими торговцами, сама посетив Плезир с визитом доброй воли, она много чего полезного для женщины узнала. Платила лекарям-омолодителям, не торгуясь. Велела, чтобы силикону не жалели. Маски применяла из меда, смолы, толченых майских жуков и жеваной коры черного дерева. Одних париков у нее было две сотни. Подслеповатый посол до Мусчино даже пытался за ней приударить.

— Словом, ты, Стремглавка, к завтрему сам сыновей не узнаешь! — закончила престарелая красотка свою речь.

Назавтра день выдался суматошный: изучив очередную газету, король трижды порывался объявить Неверландам войну. Пущенный его рукой табурет просвистел в двух пальцах от дипломатически неприкосновенной головы господина Стоола ван Стуула.

— Я вам покажу, селедки обезглавленные! Вы у меня узнаете, как с сарацинами договариваться! Вы у меня усвоите, как мимо таможен ходить! Вы у меня поймете, как посконских девок вывозить!

Умирить государя мог только Ироня.

— Так ведь их тоже понять можно, — меланхолично заявил он. — У них-то бабы дюже страшные, недаром в международном трибунале заседают. Вот потому любая наша пастушка, даже и дурочка, приглядней неверландской великой герцогини Мальвазии. С сарацинами нынче только ленивый, то есть ты, не договаривается. А уж за таможни единственно с наших людей спрос, совсем обнаглели…

— Аудиенция окончена! — рявкнул король. — Шута благодари, куль буландский, что живым уходишь!

После чего залпом заглотил ковш совиньона, без сил повалился на трон, закрыв глаза.

Когда же король их открыл…

— Что, Ироня, молодая смена тебе пришла? — спросил он. — Ну-ка, ребята, размыкайте мое горе! Для начала колесом пройдитесь…

— Батюшка, это же мы! — раздался голос Тихона.

— Вы-ы?!

Перед мужицким королем стояла парочка существ, которых он ни при каких обстоятельствах не смог бы принять за своих детей.