Белый князь

Как раз эту минуту приготовления к новому штурму выбрал Белый, чтобы наказать предателей. Судзивой с Бартком, старостой Куявским, только что выехали из шатров осмотреть стены и решить, что делать дальше, когда через большую дверку Былица со слугами вывели на казнь мельника. Ханку, который не мог стоять на обожжённых ногах, двое слуг, взяв под мышки, несли к приготовленному для него столбу. Палач тянул на верёвке Манька к другому. Челядь несла зажжённые факелы.

Это странное и страшное зрелище остановило воеводу и старосту. Ханко вытягивал к ним руки, умоляя… напрасно…

Над воротами напротив стоял Белый и нетерпеливо указывал на костёр. Затем обречённых привязали верёвками к столбам и подожгли сухой хворост и дрова у их ног. Дым клубами взлетел вверх.

Судзивой, не желая смотреть на зрелище, повернул к шатрам. Там также ждала его немалая боль. Поражённый вчера камнем из замка умирал храбрый князь Шецинский. Ксендз вышел от него – а раненый с рыцарским равнодушием ждал уже последнего часа.

Попрощавшись с ним, бледный Судзивой вышел из шатра и измерял глазами замок.

– Столько жертв, – воскликнул он, – столько крови и жизней из-за одного человека, который предал Бога, поклявшись ему, и никому верности не хранит…

Староста Куявский указал рукой на стены.

– На этот раз мы не дадим ему уйти, – воскликнул он, – со стороны реки я приказал пристально следить, чтобы он ночью на первом попавшемся челне не сбежал. Нужно стоять, возьмём его голодом…

– Было бы слишком долго ждать конца, – ответил Судзивой. – Я могу ошибаться… но думаю, что после отчаянной обороны и этой ярости, в которую он впал, недолго будет просить о милосердии… Таков он…

Бартек из Вицбурга только вздрагивал и снова богохульствовал.

– Негодяй…

В этот день не штурмовали…

Этот покой, который мог показаться для осаждённых желанным, был на самом деле для них губителен.

Случайность или расчёт сделали то, чего хотел воевода.

В битве, купаясь в кипетке, Белый сохранил бы запал, который его временно возбуждал, в спокойствии долго выдержать не мог. Под вечер он бросился на кровать и уснул каменным сном, со своим Буськом у ног. Фрида пришла, поглядела на него и, нахмурившись, воротилась в свою каморку. Она чувствовала, что делалось в его душе.

Белый проснулся только на следующий день, протёр глаза и, увидев Буська, спросил его:

– Штурмуют?

Он хотел уже надеть доспехи и схватиться за оружие.

– Нет, сидят тихо, – сказал шут, вздыхая. – Наверное, Казка, который умер, будут хоронить.

– Казко? Умер? – крикнул князь.

Бусько подтвердил головой.

– И конь сдох, что под ним был, и он ночью скончался, – сказал он. – Жаль! Такой был пан, котрый сам из деревянного кубка пил воду, а слуги – из серебра вино.

Грустный князь молчал. Он бросился на кровать и уставил глаза в потолок.

Отдохнув немного, он приказал подать еды и питья.

Он молча ел и пил, когда вошла Фрида. Они переглянулись. Женщина заметила перемену на лице, которое всегда было у него верным зеркалом душевного состояния. Лицо было остывшим, брови повисли, глаза погасли.

– Казка убит! – сказал он тихо. – Я видел, как его камень привалил…

Ослабленный, охрипший звук голоса подтвердил то, что поведали глаза. Они практически не разговаривали, Фрида следила за каждым его движением. Когда Бусько, который уходил, вернулся в комнату, князь выслал его на стены узнать, не начнётся ли битва заново.

– Напрасно посылать, – сказал шут, – напрасно… Они уже не предпримут штурм.

Белый на него поглядел.

– Сворачивают лагерь? – спросил он.

– Нет! – забормотал Бусько. – Нет, говорят, что не хотят напрасно терять людей, когда и так возьмут нас голодом.

Князь вскочил с сидения.

– Не болтай, глупец, – воскликнул он.

– Они это болтают, не я, – шепнул Бусько и вздохнул.

Белый встал из-за стола и начал прохаживаться по комнате, в нём дрожал остаток энергии, умирая.

– Позвать Дразгу! – крикнул он.

Появился командир; на его невесёлом лице был заклеенный шрам от стрелы.

– Надолго у нас хватит провизии? – спросил, стоя напротив него князь.

Обращённые к пану глаза Дразги отвечали раньше, чем уста.

– Две недели не помрём, – сказал он, – но не поправимся… Муки мало… ртов стало больше… потому что и двадцать с лишним пленников нужно кормить.

Они молча стояли напротив друг друга, князь вдруг отвернулся и отправил его рукой.

Он посмотрел в окно, потянулся и как бревно повалился на свою кровать, подложив под голову руку. Фрида ходила по комнате, Буська сел в углу и смотрел на него. Бодчанка чувствовала, что это была минута решительного перелома; она попробовала словом влить в него мужество.

– Когда они не будут ожидать, пусть Былица сделает вылазку. Продовольствие можно бы подвезти по реке.

– Если бы она была, – ответил Белый. – Замок сжали, как в ладони, из него и мыши не выскользнут. Две недели… а потом…

Он не докончил.

Он вскочил неожиданно с кровати.

– Две недели!.. – сказал он тем странным голосом сомнения. – Все меня покинули, все, твои… мои… Казку Господь Бог наказал… да. Но королева Елизавета очень его любила, король тоже; ещё больше будут на меня сердится.

Он широко расставил руки.