Белый князь

Может, одичавший уже человек, не очень бы разговорился, но на столе был старый мёд, он разогрел его и развязал язык.

Старая пословица говорит о поляках, что они злые, когда голодные; можно к ней добавить, что, когда трезые, не хотят говорить, а вино или мёд делает их чересчур открытыми. Такова уж наша природа.

Таким образом, после долгого молчания Оконь заговорил, всё открывая:

– Правда, – сказал он, – когда я служил рыцарем и с ключами в княжеских дворах, я был богаче, жизнь была легче, но чёрт бы побрал эти нежности, когда постоянно голова на шее в опасности, а лишь бы какой злой язык может сокрушить невинного. Подскользнётся нога, не найдёшь, кто бы спас; все убегают, как от чумного. Поэтому я уж в пустыне предпочитаю жить, где, кроме Господа Бога, никого надо мной нет.

Когда они так разговаривали, вошёл кривоногий батрак, потому что было поздно, а на ночь Оконь должен был выдать какие-то приказы.

Хотя люди туда почти никогда не заглядывали, стережённого Господь Бог стережёт; каждую ночь вокруг гродка должна была ходить стража. Поэтому Оконь назначил, кто будет бодрствовать до утра. Разговор на время прервался, они даже вышли на порог, откуда хозяин позвал челядь, спросил, куда на ночлег отвели коня, погрозил за небрежность и постоял немного, как он привык, дыша свежим воздухом.

Весенняя ночь была превосходной, благоухающей, а лягушки в болотах под горой и соловьи в кустах сверху хором тянули свою песнь и дивно мерцали звёзды на тёмных небесах.

– Нам уже незачем ложиться спать в такую ночь, которая прекрасней дня, – отозвался Дерслав, – пойдём где-нибудь сядем и расскажи мне историю Зеймовита, потому что хочу её знать.

Перед входом в халупу лежало несколько камней, которые давно туда пристранствовали, когда ещё гродек много веков назад укрепляли, сели на них, и Оконь через мгновение медленно начал рассказывать, уже не давая себя просить.

Пришло ему желание оживить свои замшелые воспоминания.

VIII

– Для вас не тайна, – начал Оконь, – что Мазовию начали заселять и поднимать только в последнее время, потому что в течение долгого времени её посещали одни катастрофы. Нападали и грабили её литвины, два раза суровый мор и страшные эпидемии опустошали всю территорию, так что от некоторых деревень не осталось живой души. Со всех сторон она была окружена врагами. Каждый её к себе хотел присоединить… Князья без особого желания должны были кланяться и служить при дворе, брататься с Литвой, не в состояние сопротивляться Казимиру, поклонялись.

Так Зеймовит наполовину смирением, наполовину сопротивлением, прося и защищаясь от короля Казимира, удержался при целом княжестве, потому что теперь уже занял и Плоцк.

Крестоносцев также нужно было задобрить, и жить с ними так, чтобы не нападали. Имея на плечах такое бремя, может, и не удивительно, что князь Зеймовит стал мнительным, порывистым, а порой даже жестоким.

С подданных он также тянул большие поборы, потому что должен был иметь запасную канзу, чтобы там, где не мог завоевать, купить.

Ещё в молодости князь женился на Офке, дочке Опавского, с которой жил очень долго и имел от неё четверых детей: двух дочек и двух сыновей.

Ему было тогда почти шестьдесят лет, когда его Офка умерла, по которой он очень страдал, и от горя он долго не мог найти себе место. Дети были уже взрослые, а сыновья смотрели только, скоро ли он выпустит земли, чтобы пойти на волю.

Так получилось, что с крестоносцами, от которых никогда покоя не было, дошло до спора о границе, и хотя Зеймовит всегда жил с ними в согласии, его начали подозревать, что снюхался с Литвой, что было правдой, начали ему надоедать.

Таким образом, начали приходить такие послы, письма и угрозы, что, хоть князь уступал им и хотел помириться, ничем их успокоить не мог.

Поэтому он выбрался с просьбой о посредничестве на двор императора Карла IV в Прагу; с ним был прекрасный отряд, как и подобает для Пяста королевского рода.

Император его принял милостиво, обещал помочь, но в своём дворце гостеприимно задержал. Каким был этот двор, вы тоже знаете, потому что о нём ходила громкая слава по свету. Красивых женщин и умных людей на нём было полно. Человек мог на одних смотреть, других слушать и не насытиться. А так как и того, и другого у Зеймовита, видимо, не хватало, старик с радостью подкреплялся и развлекался. Тогда ему было уже шестьдесят лет, как я сказал, но их на нём видно не было.

Все эти Пясты, как Локетек, как Казимир, умеют до поздних лет сохранить молодость. Тот также старым себя не чувствовал.

На императорском дворе пребывала в то время со своей сестрой, княгиней Цешинской, Хеленой, молоденькая Людомила, дочка князя на Зембице, которой не было ещё и двадцати лет. Она была девушкой необычайной красоты, а больше, чем красотой, притягивала к себе людей каким-то очарованием, так что в один голос её там до небес превозносили.

Несмотря на свой возраст, князь Зеймовит, когда её увидел, тут же воспылал к ней, но сам себе сначала в этом не признавался, потому что было настоящим безумием шестидесятилетнему искушать себя девятнадцатилетней девкой.