Он стоял на небольшом холме, а за его стенами расстелились предместья, все в тени и садах.
Зрелище было превосходным, потому что город выглядел столицей и, казалось, бросает вызов врагам, так сильно его опоясывала каменная броня и ёжился этажами бастионов.
Прекрасный летний вечер с позолоченным небом, которое в это время почти имело цвет южных широт, своим блеском добавлял ещё выразительности виду. Каждая из башен, каждый излом стены, крыш и верхушек, каждая каменная полоса, бросая сильную тень, выступала на фоне неба и синеватой дали. Некоторые части зданий были почти иссиня-чёрные, утонули во мрак, другие казались позолоченными, а кое-где солнце, бьющее в оболочку окон, загоралось, точно огонь на них, красное и пламенное.
Свет, падающий сверху, более яркий на шпилях, постепенно внизу бледнел и разливался в полумраке. Деревья, словно покроплённые на верхушках золотом, составляли красивые группы фантастических форм, то округлённые, то стреляющие вверх, сбившиеся в густые массы и рассеянные, точно в зеленоватом тумане.
Путники, стоявшие на взгорье, с каким-то религиозным чувством все медленно перекрестились, уставив глаза на город, из которого только что послышались колокола, зовущие на какое-то богослужение. Они стояли далеко, городской суеты оттуда разглядеть было нельзя, только этот голос, словно речь города, приветствовал прибывших какой-то медленной непонятной песенкой.
Путники, как легко было узнать по их запылённой одежде, уставшим коням, загорелым усилием и солнцем лицам, должно быть, прибыли издалека.
Четверо и них ехало во главе кортежа, остальные, как челядь и служба, держались немного вдалеке.
Трое из них были уже людьми немолодыми, у одного даже на висках были седые волосы, четвёртый был младше и с весёлым лицом; он, может, с самым боьшим любопытством рассматривал новый для него пейзаж.
Старшие были: Предпелк из Сташова, Шчепан из Трлонга, Вышота из Корника; младший и сопутствующий им был никто иной как Ласота Наленч.
После долгого и утомительного путешествия они стояли близко к его цели и не без некоторого страха всматривались в стены этого города, за которыми были их надежды.
Даже сюда шли они искать в монастырской клаузуре того Пяста, которого у себя нигде найти не могли.
Опустились на одного, последнего, на того Влодка, прозванного Белым князем, о котором не все, однако, говорили. По примеру тех, что некогда Казимира взяли на трон из бенедиктинского монастыря, и они ехали вызволить запертого, чтобы отворить ему ворота к трону.
Результат был очень сомнителен, но правление и власть имеют великую прелесть, пришли искушать, надеялись, что блеском короны притянут, имели надежду, что из слабого человека сделают сильного, что из непостоянного и колеблющегося в решениях сделают могучего бойца.
Все они когда-то его знали, знали, что он был странным и легко бросающимся на то, что ему заблестело, и равно быстро теряющим интерес из-за любого противоречия, но тогда был он малюсеньким паном на Гневкове, а они ему принесли надежду на польскую корону.
Почти вся Великопольша его вызывала, вся хотела идти с ним и за ним, вся содрогалась, обиженная от правления короля Людвика и его матери.
Предпелк, Шчепан и Вышота помнили его молодым и им казалось, что поход, отдых, монастырь, страдание успокоили горячую кровь и дали ему спокойствие духа и выдержку.
Ласота, добавленный Дерславом, получил приказ смотреть, слушать, помогать, но сам выступать деятельно не имел ни поручения, ни охоты.
Самый старший, Предпелк, был сильнее всех убеждён в том, что то, что ему пригрезилось, должно было найтись в Белом князе. Говорил, что его научил опыт подобного созревания характеров.
Шчепан из Трлонга больше, чем на самого князя, которому доверял меньше, рассчитывал на то, что они его окружат, будут присматривать за ним и управлять им, что каждый из них вольёт что-нибудь от своей силы.
Вышота из Корника имел также хорошие надежды, но основывал их на том, что в Белом должна пробудиться жажда власти, находящаяся в крови.
Три посла великополян более или менее соглашались друг с другом в надеждах, но не в способе, какой нужно было использовать, чтобы они осуществились.
Старый Предпелк думал, что будет иметь власть над слабым князем, Шчепан хотел захватить его свободой, богатством, прекрасным браком на молодой княжне, словом, мирским искушением; Вышота полагал, что покорностью, падением к ногам, поклонением ему легче всего его пробудит к делу.
Хотя все они, громко говоря, не допускали, что у них может не получиться, и доказывали, что нет человека, который бы отстранил принесённую ему корону, однако каждый из них, когда оставался наедине с собой и мыслями, беспокоился и сомневался.
Все, хотя в этом громко не признавались, знали, что трудно было рассчитывать на странного Влодка Белого. А каким его сделал монастырь, об этом только могли догадываться. С возвращения из Святой земли никто князя не видел.