Белый князь

– А в Гневкове, в Злоторые кто сидит? – спросил он.

– Старосты, – ответил Предпелк, – ваше княжество отходит к королю.

Рука князя, операющаяся на столик, дрожала.

Предпелк смотрел на него с восхищением, изучая выражение лица и впечатления, проходящие по нему, которых скрыть не мог.

Какое-то время все молчали, Ласота собрал отвагу.

– Я должен передать вашей милости, – сказал он, – привет от старого Бодчи с Джденка, я видел его и он сказал мне: «А если бы там встретили моего князя Владислава, отдайте ему поклон и скажите, что мы его не забыли и скучаем по нему».

Князь, весь обратившись к говорившему, казалось, жадно глотает эти слова. Он зарумянился, положил руку к груди.

– Старый честный Бодча, – воскликнул он, – когда я был самым несчастным после потери жены, он один делил со мной горе и в его доме я имел милейшее гостеприимство.

– Также его дочка Фрида, – прибавил Ласота, – посылает вашей милости поклон.

Монах вскочил и отступил на шаг, его брови нахмурились.

– Фрида Бодчанка! – сказал он изменившемся голосом. – Но та… давно, должно быть, за кем-нибудь замужем. Кто её муж?

– Нет мужа, – ответил Ласота. – Говорят, что многим влиятельным рыцарям, несмотря на отцовское настояние, отказала. До сих пор осталась девицей… а что удивительней, такая ещё гладкая и кажется молодой, точно ей не более двадцати лет.

Князь опустил глаза и закусил губы, этот разговор был ему, очевидно, неприятен.

Предпелк, Шчепан, Вышота молчали, сдав беседу на Ласоту, который, как им казалось, ловко ею управлял, согласно их мнению.

– Старый Бодча, – добавил Наленч, – хоть знал, что ваша милость надели монашеское облачение, всё же, как я заметил, не лишился надежды, что увидит у нас вашу милость… Ведь у нас есть бенедиктинские монастыри.

Белый даже к окну отступил, и затем снова приблизился к послам.

– Я рад быть как можно дальше, как можно дальше от вас, – начал он пылко, – чтобы забыть прошлое, потому что оно вернуться не может.

– Как? Как? – вставил живо Предпелк. – Один Бог знает будущее. Король Людвик, как и наш покойный Казимир, не имеет мужского потомства, а наше королевство не пойдёт по кудели. Нет! Мы будем, может, искать ему Пяста. Кто тогда знает?

Белый с обеих сторон схватил свою рясу и начал ею трясти.

– Эта одежда, кто однажды её одел, прирастает к телу! – воскликнул он. – Нельзя её сбросить.

– Ваша милость меня простите… – произнёс Вышота. – Святой отец, заместитель Христа на земле, может освободить от клятвы. Мы имели пример этого на Казимире, на монахе, который так же, как ваша милость, дал клятву в ордене св. Бенедикта.

– Не мутите мне покоя, – прервал резко князь, – этими искушениями. Я от переменчивого и бренного света раз отказался. Не будьте искусителями.

Предпелк медленно сделал шаг вперёд – почва казалась ему приготовленной – и, делая поклон, произнёс:

– Вот время вашей милости узнать всю правду. Мы действительно прибыли искушать, но не по собственной инициативе, только от земли нашей великопольской, очень измученной, униженной, несчастной. Вы нам нужны, мы хотим Пяста… на вашу милость глаза обратили.

Свои большие голубые глаза князь уставил на говорившего, удивлённый, испуганный, смешанный, дрожащий. Когда Предпелк замолчал, он ответить не мог. Было слышно учащённое дыхание, тяжёлые вздохи.

– Что вы сказали! – начал он тихо. – Что вы сказали! Мой обет связывает меня как кандалы, а идти туда значило бы против племянника, против коронованного короля. Не годится мне…

– Папа развяжет совесть, – сказал Вышота.

– Вы ошибаетесь, – ответил Белый, – святой отец во французских руках, он предан Анжуйскому дому.

– Сегодня ещё о разрыве с ним речи нет, – сказал Предпелк. – Между тем вы, князь, вернули бы свой удел, когда и Казко Шчецинский его получил, и Влодек Опольский взял также на Руси. Потом, если бы пробил час…

Князь заткнул себе уши. На лице его рисовался испуг и чрезвычайное волнение, он весь дрожал.

– Я искал здесь покоя, – воскликнул он, – в этих стенах, вдали от родины, где до меня ни один голос с неё дойти не может. Живой замуровался я в эту могилу, а вы меня из неё хотите вытянуть, чтобы из монаха я снова стал обычным грешником и душу погубил. Прочь от меня, искусители!

Он отвернулся, послы неподвижно стояли.

– Грех вашей милости, – откликнулся Вышота, – мы берём на себя, пусть только ваша милость просьб не откланяет. Нам нужен Пяст, мы аж сюда за ним пришли; не стоит отпихивать то, что по закону и с очевидной милости Божьей на вас стекает. Монахов, которые провозглашают славу Господа, достаточно, а крови Пястов нам не хватает.

Князь то затыкал уши, то слушал, проявлял нетерпение в этом узком углу между столом и окном, то отступая, то подходя, ломая руки и сдавливая грудь.

– Достаточно, – сказал он, – достаточно… на этот раз, прошу вас, уже хватит этой речи. Дайте мне подумать, вызвать Божье вдохновение, помощь Святого Духа.

Идите с Богом… подождите… я вас позову.