Белый морок. Голубой берег

Рехер подошел еще ближе — Олесь не шелохнулся. Тогда он положил руки на спинку скамьи, нагнулся и через плечо сына заглянул в озеро. Там, в глубоком бездонье, медленно плыли серебристо-слепящие облачка, купали свои зеленые шевелюры прибрежные сосны, а у самого берега светились большие мечтательные глаза на бледном лице. Через мгновение в застоявшейся глубине взгляды отца и сына встретились.

— А, это ты, — словно пробудившись ото сна, сказал Олесь. Но сказал так равнодушно, словно и не было трехнедельной разлуки.

Затем нехотя выпрямился, повернул голову к отцу — у Рехера мучительно сжалось сердце: как изменился сын! Еще недавно чуть припорошенная сединой шевелюра стала сплошь серебристой, залысины увеличились, на обескровленных щеках появились продолговатые складки, а взгляд угас, окостенел, как у человека, все изведавшего на своем веку и утратившего всякий интерес к жизни.

— Значит, вернулся… Как тебе ездилось в высокой компании? Надеюсь, без происшествий?

— Какие могут быть происшествия? Подобные поездки загодя расписаны до последнего шага: встречи, речи, официальные приемы, банкеты… А ты тут как?

— Да вот помаленьку хожу…

Олесь скользнул взглядом по верхушкам деревьев за озером, млевшим под щедрым солнцем, и задал новый вопрос:

— Где же вы побывали с рейхсминистром?

В глазах Рехера мелькнуло нечто похожее на удивление: раньше Олесь подчеркнуто не интересовался его служебными делами, а тут только и разговоров что о Розенберге.

— Почитай, всю Украину объехали. Правда, печальное это было путешествие: всюду одни руины, одни руины… А у тебя как, прекратились сердечные приступы?

— Да получше стало. Вот уже неделю, как сердце не беспокоит. Скажи: теперь рейхсминистр, наверное, не скоро сюда выберется?..

«О боже, какой же я пень! Забыть, что обещал представить Олеся Розенбергу!.. А он, наверное, ждал этой встречи. Только бандитская пуля перечеркнула его планы. И как это я сразу не сообразил, почему он так интересуется Розенбергом?..»

— Да чего там, приедет. Еще не раз приедет. Тут назревают такие события… Герр рейхсминистр был глубоко опечален, когда узнал, какая беда тебя постигла. Он передал тебе самые наилучшие пожелания и пригласил нас обоих к себе в гости. Так что выздоравливай побыстрее, набирайся сил — нас ждет дальняя дорога. Кстати, у меня для тебя еще одна новость…

Рехер-старший полагал, что Олесь начнет расспрашивать о ней, ему очень хотелось, чтобы сын заинтересовался ею, но тот был равнодушен.

— Тебя наградили бронзовым крестом первого класса, — торжественно провозгласил Рехер-отец.

На губах юноши появилась саркастическая усмешка:

— Это Розенберг так расщедрился?

— Он относится к тебе весьма благосклонно.

— А почему же не наградил золотым крестом?

Рехер метнул настороженный взгляд: смеется или всерьез?

— Погоди, получишь и серебряный, и золотой. Весь набор получишь.

— Не сомневаюсь. А к крестам Розенберга земляки добавят мне и свой, сколоченный из березы. Так что старайся — будет ближе к яме…

Седая голова Рехера опустилась на грудь. «Ближе к яме…» Разве он думал, что Олесь именно так истолкует его старания? На протяжении трех недель он подыскивал способ осчастливить сына и наконец выхлопотал для него у Розенберга бронзовый крест. По его мнению, правительственная награда давала Олесю наибольшие выгоды: выводила в первые ряды борцов с большевизмом и прокладывала (а это для Рехера значило больше всего) непреодолимую пропасть между сыном и его недавними единомышленниками. А он вишь как истолковал все это! И страшнее всего то, что ему трудно возразить.

— Ну ладно, не будем о крестах! — примирительно заговорил Рехер после паузы. — Давай лучше потолкуем, чем ты займешься, когда выздоровеешь.

Сын неопределенно пожал плечами.

— Мне кажется, в редакцию тебе возвращаться не стоит.

— А я туда и не собираюсь. Сыт по уши общением со Шнипенко.

— Верю. И полностью с тобой согласен. Но как ты представляешь себе свое будущее?

Олесь обхватил голову руками:

— Если бы я его представлял!..

— А как ты отнесешься к тому, что я предложу тебе интересное путешествие? Месяца на три, четыре?

— В Берлин?

— Ну, хотя бы и в Берлин. В пропагандистских целях мне надо направить туда артистическую труппу — с концертами для украинцев, работающих на предприятиях рейха. Думаю, ты много почерпнул бы из этой поездки. А главное — развеялся бы. Недаром ведь говорят, путешествие — лучший бальзам для изболевшейся души.

— Старая песня. Скажи: почему ты все время стараешься выпроводить меня отсюда?

— Потому что забочусь о твоем будущем.

— А может, я хочу обойтись без опекунов? Я не ребенок, и позволь мне самому позаботиться о своем будущем…