Белый отель

Юбки у женщин были раздуты, задравшись до талии, и они падали медленнее, чем мужчины. Мадам Коттен, чувствуя, что сердце у нее вот-вот выпрыгнет изо рта, видела, что всего лишь в нескольких футах ниже нее – и так же, как она, вертикально – падает статный молодой голландец, и у нее возникло странное впечатление, что она не летит вниз., к своей смерти, а высоко подброшена его сильными руками. Как-то раз она видела незабываемый танец Павловой; теперь же, юная и стройная, она сама стала Павловой. Мужчины и мальчики первыми ударились о землю или поверхность озера. Мадам Коттен видела, как сын пекаря, летевший ногами вперед, упал на сосну и как-то ухитрился перевернуться на спину (которая тотчас с хрустом сломалась) – так, чтобы кошке была обеспечена безопасность. Черная кошка вырвалась из его рук и, цепляясь когтями, спустилась вниз по стволу.

Следующими упали женщины и девочки; а в самую последнюю очередь, спустя несколько мгновений, показавшихся вечностью, град лыж, сверкающих в солнечном свете, просыпался на сосны и озеро.

Они опять отдыхали возле ручья (где по-прежнему пасся ослик) и складывали ладони лодочкой, чтобы напиться чистой воды. Зашли в церковь, которая по случаю заупокойной службы была заполнена цветами, а потом забрели на окруженное стеной кладбище, предназначенное для местных жителей. Кладбищенские стены и высокие тисы накапливали жару. Каждая могила была снабжена улыбающейся фотографией умершего, перенесенной на камень, и повсюду было множество стеклянных кувшинов с бессмертниками. Возле одной из могил старуха в черном, нагнувшись, рассматривала фотографию, и молодой женщине стало стыдно, что ее увидят в разорванном платье.

– Не люблю бессмертники, – сказала она, взяла его под руку и увела с кладбища.

Когда озеро стало ближе, она различила снующих в нем рыб: миллионы золотых или серебряных плавников, бесцельно и непрестанно извивающихся и поворачивающихся. Или это ей так показалось. По правде говоря, эти движения не были бесцельными; она видела, что рыбы добывают себе пищу; их круглые бессмысленные глаза с любопытством уставились на очертания огромных серых существ, медленно опускающихся на дно, чтобы послужить им угощением. Извивающиеся рыбины напомнили ей головастиков в пруду, а потом – сперматозоиды, как они выглядели на той картинке, что показывала ей гувернантка, сперматозоиды, увеличенные в тысячу раз. Они извивались с такой же кажущейся бесцельностью, но были заняты поиском.

Вечером за обедом молодой человек был озадачен ее молчаливостью и подавленным состоянием. Их нельзя было отнести на счет всеобщей подавленности, потому что в целом преобладало веселье. В отель въехала целая толпа новых туристов, и, конечно же, нельзя было ожидать, что несчастья, предшествовавшие их приезду, разорвут им сердце. Напротив, они были в прекрасном расположении духа, ведь их отпуск только начинался. Осталось лишь несколько знакомых лиц: Фогель, старики-голландцы (сидевшие за столом в полном молчании), Болотников-Лесков и бледная, печальная, внушающая жалость своей худобой молодая женщина со старухой-сиделкой.

И цыганский оркестр, и официанты старались поддержать атмосферу веселья, чтобы доставить удовольствие вновь прибывшим, хотя и музыканты, и персонал отеля сами понесли тяжелые утраты: аккордеонист уговорил пользовавшуюся всеобщей любовью горничную-японку поучиться кататься на лыжах – в тот день до полудня она была свободна. Услышав об этом от официанта, молодая женщина расстроилась. Она вспомнила одно из маленьких стихотворений горничной, переведенных майором-англичанином, и прочла его своему другу:

Слива, готовясь

к браку с быком,предвидити боль и радость.

В отличие от него, она не считала это забавным; она находила стихотворение волнующим, трогательным, даже эротическим. Она представила себя на месте сливы, выделяющей свою росистую влагу и начинающей трепетать на брачном ложе, когда приближается час прихода быка. Она со страхом предвидит разрыв своей девственной плевы, вселяющее ужас проникновение. Это заставляет ее дрожать и покрываться испариной.

Но она знала, что сама она вряд ли бы все это чувствовала. Именно это ее и угнетало; и наконец, когда они ели лимонный шербет, она объяснилась. Ее занимал вопрос, не стала ли она одержима сексом. Она созналась, что думает об этом почти все время. В глубине души ей доставляет удовольствие даже то грязное слово, которым это называют, – оно еще заставило ее покраснеть, когда она услышала, как его произнес майор-англичанин, оцарапанный кошкой. И другие слова, которые раньше ей даже знать было стыдно. Она наслаждается ими, потому что они такие грязные. Никогда и никому больше не говорила она о такой своей испорченности.

Он снисходительно улыбнулся и взял ее руки в свои. Она высвободилась и обвила пальцами свою кофейную чашку, рассеянная и взволнованная.