Берегини

– Сейчас мы войдем в длинный дом, очистим его и зажжем новый огонь в очаге, – сказал ему Асбьерн. – Уложим в теплые постели наших раненых и скажем женщинам, чтобы позаботились о них. Соберем тела погибших и похороним их с честью, которую они заслужили. А потом сядем у огня, выпьем пива и будем рассказывать друг другу истории, которые многие назвали бы небылицами. Весь вечер, всю ночь, до самого рассвета, пока не будет сказано последнее слово!

Людей Эйвинда конунга погибло пятеро, словен двое, датчане потеряли семерых человек. Многие были тяжело ранены в бою, и в их числе молодой Хаук, которого нашли истекающим кровью. Но Сакси приложил ладони к его груди, что-то прошептал, коснулся пальцами холодного лба юноши и уверенно сказал, что тот будет жить. Под пристальным взглядом ведуна кровь переставала течь, запекалась в ранах, а боль становилась менее мучительной. Только душевную боль не могли облегчить колдовские слова… Ходил по палубе корабля Сигурд хёвдинг и неотрывно смотрел на родной берег, где все эти годы никто не ждал его возвращения. До самого рассвета сидел в одиночестве на вершине прибрежной скалы, на самом краю обрыва, молодой датский вождь, Харальд сын Гутрума. А внизу, у самого моря, два брата-рыбака прощались со своим отцом, снаряжали для него легкую погребальную лодку и все никак не могли простить ему то, что он не взял их с собой…

Через несколько дней Эйвинд конунг позвал к себе побратима и сказал ему:

– Середина лета не за горами. А ближе к осени корабли Стервятника, с добычей или без, вернутся из Свеаланда. Нынешняя победа была легкой, но настоящее сражение еще впереди, потому хочу попросить тебя… Возвращайся в Рикхейм и привези мне мою Йорунн.

– Ты бы не торопился, – помолчав, сказал ему ярл. – Покончим со Стервятником, тогда и соберем свадебный пир.

– Сам-то ты слушал меня, когда собрался жениться? – припомнил ему Эйвинд и покачал головой: – Нет, брат. Я исполнил обещанное, и теперь буду делать то, что велит мне не долг, а сердце. Слишком долго я этого ждал. Мы оба ждали…

Перед отплытием Сигурд хёвдинг пришел к своему вождю попрощаться.

– Может, другие в мои годы мечтают умереть в бою с оружием в руках, но мне нынче хочется не славы, а покоя, – сказал он. – Там, в Рикхейме, подрастает немало мальчишек, и родятся еще… Кто-то должен обучать их воинскому искусству и рассказывать им о тех, кто давным-давно жил и сражался на этой земле.

– А как же мои сыновья? – спросил Эйвинд конунг, и Сигурд почувствовал горечь в его словах. – Кто будет учить их, если ты, многомудрый, покинешь остров?

Хёвдинг лукаво прищурился, крепко обнял молодого вождя, которого вырастил и воспитал как родного сына, а потом сказал:

 – Ты сделаешь это лучше меня, Эйвинд Торлейвссон. Вот увидишь.

Братья-хьяльтландцы, Бёрк и Стейн, не стали ждать, пока их раны полностью заживут и ушли на драккаре вместе с ярлом. После всего случившегося за последние две зимы, они не хотели надолго разлучаться с Асбьерном; к тому же им было любопытно увидеть Вийдфиорд и Рикхейм, где поселился их друг и вождь. Еще с ними отправились те, кому нужно было перевезти жен и детей на Мьолль. Датчанин Харальд вызвался сопровождать их на своем корабле, и Эйвинд конунг отпустил его, потому что знал: оставаться на острове для Харальда было сущим мучением, как для него самого когда-то – спать в покоях умершего отца.

 Каждое утро Йорунн просыпалась с одной только мыслью – не случилось ли какой беды с Эйвиндом? Видит ли он, как пробуждается этот день, или на глаза его легла темная пелена смерти?.. Но сны ей каждую ночь снились добрые, и молодая ведунья корила себя за дурные мысли. Не отвернутся боги от конунга, отведут от него и меч, и стрелу, не позволят недругам одолеть его и приведут к долгожданной победе. Светлые думы думались легче и радостней, а руки между тем делали привычную повседневную работу. Придет зима – ей не скажешь: мол, погоди, недосуг было, по милому скучала.

А в свободное от дел время Йорунн продолжала осваивать удивительный дар, открывшийся по воле Великой Матери. Летала возле дома пестрой птичкой, бегала по лесу проворной белкой, иногда, развеселившись, пугала старую Смэйни, выскочив у нее из-под ног серенькой мышкой. Но этого ей казалось мало; молодой ведунье уже давно хотелось оказаться в теле более крупного зверька, и Йорунн выбрала кошку. Очень любопытно ей было, как пушистые охотницы чуют, где прячется мышь, как пробираются в самые укромные уголки и легко запрыгивают на балки под самой крышей. И вообще, каким они видят этот мир и людей?

Йорунн часто угощала одну из местных кошек то рыбкой, то мясом, и черно-белая кошка охотно позволяла девушке взять себя на руки, почесать за ушком. Может, потому ведунье не составило труда представить себе, как ее душа вливается в тело кошки, и разум зверя словно пододвигается, ненадолго уступая место человеческому духу.