Берегини

Они выждали до заката, как и было условлено, а потом, когда ветер стал усиливаться, вывели драккары из укрытия и подняли паруса. Харальд сын Гутрума стоял на носу своего корабля и неотрывно смотрел вперед, туда, где за растущими волнами скрывался остров Мьолль и та самая скала, с которой бросилась в море его возлюбленная. Да и сам Эйвинд конунг с трудом сдерживал нетерпение. Оглядывал скользящую по волнам лодью и торопил – скорее, скорее… Милее свадебной ночи казался ему час, когда, надев броню и взяв в руки меч, он сойдет с корабля на родную землю, поведет своих воинов в бой и отомстит за отца, за погибшего старшего брата Орма – славный из него получился бы вождь! Отплатит сполна за жестоко убитую мать и меньшого братишку, Хельги… Впервые за много лет Эйвинд позволил себе думать о них и почувствовал, как из глубины его сердца вместе с болью поднимается жгучая ненависть к врагам. Он не оставит ни одного в живых, вырежет до единого все это приблудное племя. Только бы скорее летел по волнам драккар, приближая час их победы!

Буря настигла их уже возле самого острова, и только мастерство опытных кормщиков не позволило кораблям разбиться о прибрежные камни. Ветер гнал лодьи прямо к выстроенному над глубокой водой причалу – теперь они не могли повернуть назад, даже если бы захотели. За пеленой мелкого дождя хорошо были видны высокие бревенчатые стены и крепкие ворота жилища, когда-то построенного еще прадедом Ульвом.

К самому причалу подходить не стали, бросили якоря чуть раньше и спустили на воду быстрые лодки. Самые нетерпеливые добирались до острова вплавь.

– А ты куда? – Эйвинд схватил за плечо вынырнувшего откуда-то Сакси – тот уже надел толстую куртку и шлем, в руке поблескивал короткий меч. – Мало тебе свейской стрелы? Останешься на корабле!

– Нет, вождь, – Сакси убрал его руку со своего плеча и пристально глянул в глаза конунгу. – У тебя свой путь, у меня свой. Тебя ведет в бой жажда справедливости и мести, а меня – моя судьба. Я неплохо умею драться, Эйвинд, не хуже твоих парней. И я должен быть там.

– Почему? – нахмурился вождь. – Смерти ищешь?

– Я же говорил тебе, что проживу долгую жизнь, – усмехнулся молодой ведун, крепче затягивая пояс с ножнами. – Но я не хочу прожить ее в одиночестве.

Эйвинд глянул непонимающе.

– Мы, ведуны, никому не служим. Я пришел к тебе, Эйвинд-конунг, потому, что ты всем сердцем стремился на Мьолль, и в этом наши желания совпадали. Ведь на этом острове ждет меня моя суженая.

Некоторое время конунг и ведун молча смотрели друг на друга. Потом Эйвинд негромко сказал:

– Береги себя.

– И ты тоже, вождь, – склонил голову Сакси.

Из-за высоких ворот доносились крики – бдительные сторожа не дремали, успели выставить лучников. Но Эйвинд осмотрелся, прислушался и велел своим людям немного обождать, не лезть под летящие со стены стрелы. Вот крики стали громче, замелькали факелы и внезапно тяжелые ворота стали медленно открываться… По знаку конунга воины, прикрываясь щитами, бросились вперед, распахнули ворота шире и увидели лежащих на земле стрелков, а чуть поодаль – бегущих прямо на них людей Гисли Олавссона. Немалую дружину оставил на острове Стервятник: бегло взглянув, Асбьерн насчитал человек сорок. Блестели в свете молний обшитые железными пластинами куртки, круглые шлемы, топоры и мечи. Эти викинги еще не знали, с кем им придется драться, но были уверены, что сумеют дать врагу достойный отпор. И победа их была бы легкой и скорой, если бы кто-то из своих не открыл чужеземцам ворота…

Оттеснить пришлецов за стены не вышло ни сразу, ни немного погодя. Их было много, и сражались они так яростно, что удивили даже бывалых воинов. Так бьются не ради поживы, не ради богатой добычи. Так бьются за отчий дом, за жен и детей, за друзей, самых верных и близких. Так бьются, когда хотят отомстить, когда требуют искупления за содеянное, и не серебром – кровью…

Харальд давно уже закинул свой щит за спину и наносил удары, держа меч обеими руками. Боги хранили его – до сих пор на нем не было ни одной раны, только небольшие царапины, на которые в бою не обращают внимания. Рядом ним сражался побратим – его топор с лязгом отбивал оружие противников и тяжело обрушивался на окованные щиты, на блестящие шлемы. И Фрейдис не узнала бы теперь своего любимого Асбьерна в воине, который словно был одержим духом смерти: в потемневших глазах его билось яростное пламя, а меч до самой рукояти окрасился чужой кровью. Не уступали ему в храбрости словенские воины и молодой княжич Радим. И люди Олавссона очень скоро поняли, что в этот раз не видать им ни победы, ни пощады.