Береговая стража

Санька подошел к иконостасу – в былые времена сиявшему позолотой. Лунный свет через высокие окна падал на невнятные лики – а ведь когда-то фигурант Румянцев мог на память перечислить образа местного чина, деисусного чина, праздничного чина, пророческого чина, как им следует располагаться. Всякие сведения, полученные в Театральной школе, вылетают из головы за ненадобностью – думал ли он, что придется ночью в разоренном храме вглядываться в лики, ища Богородицу и Господа в терновом венце, чтобы просить их за бедную Глафиру?

Но молитва за упокой не сложилась – зато родилась другая.

– Господи, найди убийцу, Господи, укажи его, – беззвучно твердил Санька. Теперь он даже был рад, что Никитин затащил его в Деревянный дворец. Темнота и смутные очертания ликов скорее помогали, чем мешали сосредоточиться, и молитва была проста – как у каждого обиженного: покарай, Господи!

– Румянцев! – тихо окликнул Никитин. – Слышишь?

– Что?

– Вот дурень…

Теперь и Санька услышал шаги. Кто-то двигался по дворцу – кажется, бежал…

– Двое? – сам себя спросил Никитин. – Чего их тут носит?

Шаги то удалялись, то приближались. Наконец они смолкли. Санька с Никитиным боялись дышать и простояли в полной неподвижности минут десять.

– Нам уходить нельзя… – прошептал Никитин. – Сейчас тут будет нечто любопытное…

– Эй, эй! – вдруг заорал Потап.

– Аларм! – вскрикнул Никитин и, подхватив фонарь, кинулся обратно через храм – на выручку. Санька же остался стоять без всякого соображения.

Он от природы не был драчлив, а тут еще побоище началось внезапно и неведомо где.

– Сюда! Ко мне! – раздался звонкий голос Никитина, и Санька побежал к нему. Вдруг он вспомнил – в кармане нож! Схватив за рукоять, Санька с трудом вытащил его – лезвие, как и следовало ожидать, пропороло подкладку.

Никитин с фонарем исчез во мраке, Санька кое-как добрался до комнатушки Потапа Ильича – она была пуста. Куда бежать дальше – он не понимал, а шум был совсем близко.

– Вот я вас! – гремел Потап Ильич. – Ишь, налетчики! А не угодно ли?!

Что-то грохнулось оземь, раздался крик, опять затопотали бегущие ноги.

– Ты где, олух?! – услышал Санька совсем близко и выскочил из комнатушки.

Откуда-то, из незримых распахнутых дверей, падала полоса света, в которой стоял Никитин, прижимавший к груди некий предмет.

– Бери и уноси ноги! – велел он, всучив Саньке тяжеленную книжищу.

– Куда?

– Куда хошь! Только из дворца уберись! Ну?! Пошел, остолоп!

Развернув Саньку спиной к себе, он дал фигуранту хорошего пинка.

Санька побежал.

Он выскочил в домовую церковь и понесся дальше, держа книгу, как мамка младенца. Дороги он, конечно, не помнил, свет был лишь тот, что из окон. Наконец он оказался в анфиладе, которая вроде была знакома, – и перевел дух.

У стены стояло канапе, такое же разоренное, как прочая обстановка. Санька уселся, положил книгу на колени, нож – поверх книги и стал ждать. Просидел он не менее получаса. Наконец услышал шаги. Чьи – понять было невозможно. Санька встал. Ободранное канапе было в самой глубине помещения, он знал, что быстро идущий человек не заметит слившуюся со стеной фигуру.

Тот человек нес фонарь, анфилада осветилась.

– Эй, Румянцев! – позвал Никитин. – Ты где?

– Тут я, – отозвался Санька.

– Ну, натворили мы дел…

– А что такое?

– Отец Мисаил… Царствие ему Небесное…

– Убили? – изумился Санька.

– Можно и так сказать… Когда человек от удара на пол валится и затылком об угол бьется, а после того не дышит – то, может, и убили… Идем. Книга при тебе?

– Вот, цела.

– Стало быть, с крещением тебя. С боевым, – хмуро сказал Никитин. – Никто не видел, как ты книгу уволок. Истинный сильф!

Он вывел Саньку из пустого и холодного дворца во двор. Извозчик Пахомыч прохаживался, чтобы не замерзнуть, и вытоптал площадку сажени в три длиной.

– Вези нас домой, старинушка, – сказал Никитин, садясь в санки. И всю дорогу молчал.

Заговорил он только в Санькиной комнате.

– Ты этой ночью, может статься, с убийцей Глафиры поквитался. Более сказать не могу – дело темное. Это все прояснится дня через два, через три. Но это для нас прояснится – а управе благочиния и сыщикам бестолковым еще неведомо сколько придется доказывать нашу правоту.

– Кто напал на отца Мисаила? – спросил Санька.

– Двое напали. Они, видать, боялись, что отец Мисаил их выдаст. Подлецом и предателем его назвали. Хорошо, Потапушка сразу в комнату к батюшке заскочил. Они – на него, а он-то силен, одного кулаком в зубы… другой со шпагой пошел. Потап батюшкину палку схватил, он ведь штыковому бою обучен, орудовал, как ружьем с примкнутым штыком. Тут я ввалился… Господь меня вел, Румянцев. Я человек не больно богомольный – а тут ангел-хранитель крылышком указал… когда я батюшку на полу увидел, я вдруг понял, где книга…

– И где? Под тюфяком?

– Нет. Там бы ее прежде всего искать стали. И в сундуке – тоже. Батюшка, чтобы теплее было, какой-то гобелен приволок и им окно завесил. Так вот – за гобеленом, на подоконнике! Стоймя стояла! Пока Потап воевал, я ее и вынес. Ну и одного их тех вертопрахов книжищей по дурной башке благословил. А потом вернулся.

– Где они?